Подведение итогов столетнего юбилея русской катастрофы

Год столетия революции 1917 года подходит к своему закономерному концу. Пора подвести итоги столетнего юбилея русской катастрофы.

2017 год не стал для России годом празднования «великой октябрьской революции». Эта веха осталась исключительно важной и положительной только для КПРФ и левого сектора. За прошедший год практически никто не вспомнил и о другой дате 100-летия установления в России республиканского строя, детища Керенского, бюрократически введшего его 14 сентября 1917 года своим «Постановлением о провозглашении России республикой».

Это юбилеи незаметно для многих, «засушил» один человек — президент России В.В. Путин, несколько раз давший понять о своём отрицательном отношении к революции и к Ленину. Да и традиционно молчаливое большинство нашего общества не выразило никакого энтузиазма по поводу этих торжеств.

Действительно, удивитесь вместе со мною. Наша республика, в которой мы с вами живём, никак не праздновала, ни столетие своего провозглашения, ни столетие революции, благодаря которой и могла появиться на свет! Это должно удивлять. И говорит это об «искусственности» всей этой республиканской и демократической декорации, которую ни сколько не ценят даже сами режиссеры и актеры, ставящие политические спектакли и играющие в них свои роли.

Безусловно, это хорошие знаки для нашей страны, мы не спешим торжествовать победу над самими собой, не радуемся радостям левых, когда они связаны с русской болью, пролитием русской крови и не торопимся выражать восторг по поводу трагических событий нашей истории.

Наши левые традиционно не знают и не интересуются русской историей, не верят в русские ценности, главными из которых является Православная вера и Русское монархическое государство.

Левая «любовь к России», носит характер некоей «сиюминутности», ограниченной коротким семидесятилетним периодом в нашей истории. Собственно русская история, тысячелетняя дореволюционная и послесоветская, левыми характеризуется последним бранными словами. Советская любовь к Отечеству, так же как и советский патриотизм ограничен временем (советским периодом) и смыслами (коммунистической идеологией), вне которых любовь у левых заменяется искренней ненавистью и глубоким неприятием.

Эта партийная «любовь», характерна и для наших либералов, которые так же исторически «выборочно» любят «эту страну». Обычно объектом либеральной любви является дореволюционное «освободительное движение», несколько после февральских месяцев Временного правительства в 1917 году, советские диссиденты и 90-е годы того же столетия.

революция
Февральская революция. Фото: www.globallookpress.com

Исторические и идеологические корни наших левых и наших либералов, совпадают. И те, и другие верят в демократию, в некую «народную волю» формирующую или прикрывающую формирование власти, в «социальный договор» якобы создавший человеческое общество и прочую социальную мечтательную псевдометафизику.

Демократическое «освободительное движение», в которое благополучно входили и либералы, и социалисты, всегда было единым в своём стремлении разрушить Российскую Империю. Либералы были лишь раскачивающим началом этого движения, а всевозможные социалисты его паталогоанатомическим завершением. Либералы во все времена соблазняли русское общество своими теориями, а социалисты утилизировали его своими революциями и классовыми войнами.

Рано или поздно и сегодняшние левые (коммунисты и примыкающие) демократы, и либерал-демократы соединяться в общей борьбе либо с путинским, либо с каким-нибудь будущим русским режимом. Это неизбежно, они одного западнического поля ягоды…

В 1917 году этот объединенный «демократизм» выходил на русскую сцену дважды. В Феврале в образе анархического «умиления» разрушившего все возможные государственные учреждения и скрепы, а в Октябре, напялив маску анархического «остервенения», анатомировал уже ранее обезоруженное и обезглавленное тело русского государства.

Революция в России была и останется в русской истории безусловной катастрофой. Катастрофой русской цивилизации, перед которой бледнеет даже Смута XVII столетия. Тогда нация была подвержена некоему брожению, сродни возрастному подростковому хаотическому бунту против государственного тягла, увеличивавшегося с увеличением задач самого государства. Но увидев тогда своё Отечество на пепелище, своё Царство разоренным, народ покалобродил, опомнился и смог восстановить своё органическое развитие. Вновь в русской психологии восторжествовал тот «дисциплинированный энтузиазм» (блестящий термин Н.Я. Данилевского), тот мобилизующий и сплачивающий монархический динамизм, позволивший за столетие из пепла Смуты возродить Московское Царство и выйти на мировую сцену России, в объеме величайшей Империи.

митинг
Февральская революция в России. Фото: www.globallookpress.com

Революция семнадцатого года, отличалась от обычной Смуты. Она использовала новое брожение, новый анархический срыв русского народа, новую смуту для капитальной ломки Русского Мира. Революция не дала опомниться нации, а повела её по разработанному марксистскому плану социальных перемен. В отличие от никем не подготавливаемой анархической и не имевшей организационного центра Смуты XVII века, революция 1917 года готовилась десятилетиями в русском обществе и имела своего организатора в интеллигентском слое русского общества. Традиции екатерининских масонов, бережно передавались масонам-декабристам Александра I, те в свою очередь подготовляли всевозможных разношерстных оппозиционеров разночинцев, в среде которых зародились настоящие революционеры не шедшие уже ни на какие компромиссы с Российской Империей.

Мечты о некоем будущем социальном рае, нескольких поколений разрушителей Империи, меняли свои идеологические очертания вместе со сменой политической моды на Западе. С 1917 года эти революционные ожидания воплотились в кровавую реальность, которая стала ломать по выражению Ивана Ильина «русскому человеку и народу его нравственный и государственный «костяк» и нарочно неверно и уродливо сращивала переломы».

Меня всегда удивляло, как революционная болезнь быстро охватила организм всей Империи, пока я не понял, что традиционный для России анархический бунт в 1917 году нес в себе особую вирусную составляющую, которая и не дала быстро перебродить русскому обществу. Было нечто, что блокировало традиционную реакцию русского организма на периодически случающиеся хаотические бунты против своего исторического призвания.

По всей видимости, марксистские формулы сработали в нашем обществе по типу первого появления сифилиса в XVI столетии в крови ещё нетронутого этим инфекционным вирусом человечества. Тогда в Европе погибло от сифилиса более 5 млн человек, что не возможно сегодня у потомков этих людей. Инфекция слабеет, а организм вырабатывает защиту против вируса.

Революционный марксизм, к которому привыкли в Европе, для девственной неевропейской души России, явился, как и сифилис для Европы XVI века, бурной, неостановимой эпидемией, со страшной многомиллионной смертностью. Эпидемия не утихла, пока инфекция не потеряла своих самых активных носителей — ленинскую и сталинскую гвардии. Утрачивая свою революционную зацикленность на мировую революцию и классовые внутренние войны, марксистский, подобный сифилису, политический «вирус» всё более слабел и уже не смог пережить перестройку.

марксизм
Фото: www.globallookpress.com

Есть и ещё одно, что всегда меня удивляло. Советский коммунизм, марксизм-ленинизм был буквалистским следованием, практической реализацией классического западного европейского марксизма. И идеи западные, и люди, реализовавшие эти идеи — абсолютные западники, но материализовалась эта идея в России!?

Может быть, этот новейший политический «сифилис» для старой Европы, переболевшей католическим глобализмом, крестовыми походами, инквизицией, реформацией, религиозными войнами и нашествием тотального материализма просто не смог уже заразить её по-настоящему.

Здесь есть какая-то тайна Промысла Божия.

Видимо Господь, лечил нас в очередной раз, применяя подобное против подобного. Лечил западнические заблуждения дореволюционного русского общества, концентрированной дозой, дистиллированного коммунистического западничества…

Даже придя к власти, эти коммунистические цивилизационные идиоты, ничего не понимавшие в исторической, реальной России, сразу же начали ломиться на Запад, со своей мировой революцией, на свою мировоззренческую родину.

По началу, идеологи большевизма даже обалдели, от того что революция произошла не в «передовой», по социалистическому реестру, Германии, а в «отсталой» России, куда «благая весть» о коммунизме, по теории, должна была прийти из цивилизационных, суперразвитых капиталистических стран как экспортный товар. Пришлось придумывать победы социализма в отдельно взятой стране, выдумывать слабые звенья в капиталистических странах, чтобы хоть как-то в рамках марксистской догмы объяснить эту несуразицу, с революцией в России.

Определенно здесь есть задумка свыше о русском народе. Видимо нам нужно было пройти этот величайший соблазн демократией и революцией, по типу как в сказках, герой проходит некие предготовительные испытания, чтобы закалиться перед основным, великим подвигом. Что это за великий подвиг, к которому готовит нас Господь? Если нас испытывали предтечами антихристовыми, логично предположить, что остаётся только сам антихрист, как соперник!?..

Главное что произошло в политическом плане в 1917 году —это своеобразная смена политической веры в русском народе, смена насильственная. Либералы, а затем коммунисты ввели у нас демократию, с её государственными атрибутами в республике и федерации. Революционеры обоих мастей не сообразовывались ни с величайшими трудностями огромного русского пространства, ни с северным суровым климатом, ни с русской психологией. Они по образному выражению Ивана Ильина: «Подпиливали столбы и воображали себя титанами Атлантами, способными принять государственное здание на свои плечи. Закладывали динамит и воображали, что удастся снести одну крышу, которая немедленно сама вырастет вновь из «нерухнувшего» здания». Ни коммунисты, ни либералы не смогли соответствовать имперским размерам русского государственного здания. И те, и другие его неоднократно обрушивали, не будучи настоящими титанами.

В революции мы получили две крайности, одинаково далекие от царского, срединного пути русской государственности.

Либералы стремились к республике, демократии и федерализму во имя сентиментального анархического гуманизма, во имя борьбы с государственным насилием, против всякого принуждения, во имя эфемерных идей равноправия и справедливости. Это «новое государство», основанное на гуманности, ненасилии и псевдо кротости разложило армию во время войны, уничтожило государственный аппарат и в результате не прожило на свете и года.

Либералы вновь подтвердили незыблемость и неизбежность единовластия в России. Либо единовластие, либо хаос.

Большевики уже в свою очередь, по-марксистски безумно «дерзая», построили противоположную систему, другого крайнего уклона от русской традиции. Уклона в антинациональную жесточайшую тоталитарную тиранию, где не было уже ничего кроме партийного государства и его репрессивного аппарата. Где само общество было разделено лишь на два лагеря: диктующего и торжествующего ««пролетарского» партийного меньшинства» и всего остального терпящего произвол большинства населения.

Пережив по-разному, за столетие, два одинаково западнических, государственных уклона, русские как государствообразующая нация, стоят перед выбором, куда идти дальше? Либеральный вариант ведёт к ослаблению государства и ограблению населения богатыми и хитрыми. Он нежизнеспособен, как недостаточно государственный. Другой, коммунистический тоталитарно-этатистский не даёт развиваться в обществе никаким другим силам, ни религиозным, ни общественным, ни экономическим.

Сверхсвобода либерализма и коммунистическое отсутствие национальной свободы пагубно для Русского мира, который должен искать другие пути для своего будущего, вне западнических демократических доктрин либерализма и коммунизма.

Надо перестать глотать все политические «лекарства», которые, как говорят непроверенные временем политические «врачи-идеологи», помогают не умереть западным обществам. Здоровье западных обществ без сомнения в глубоком прошлом. И если социализм для современного шведа или француза не смерть, а либерализм для американца — даже жизнь, то для нас эти политические снадобья, сродни «метиловому спирту», яду несовместимому с русской жизнью.

Лимит на цивилизационное безумие западных революций и перестроек в России исчерпан, нужно возвращаться домой, в Православную Империю, без либеральных и коммунистических бредней.

Смолин Михаил