Второго февраля 1943 года в Сталинграде капитулировала последняя, южная часть 6-й армии вермахта

Великая Отечественная война 1941-1945. Красный флаг над площадью Павших Борцов освобожденного Сталинграда . © РИА Новости / Георгий Зельма

Северная часть во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом сдалась в плен двумя днями раньше — 31 января. В рейхе с 4 по 6 февраля был объявлен трехдневный траур. Над Германией звучал похоронный марш из вагнеровской «Гибели богов».

А через две недели, 18 февраля, выступая в Берлинском дворце спорта, рейхсминистр пропаганды доктор Геббельс сообщил, что «за последние 25 лет Советский Союз увеличил военный потенциал большевизма до невиданного уровня» и «его неверно оценили» (хотя в январе 1918-го и Советского Союза не было, а военный потенциал СССР в 1933-м был довольно скромным), и призвал к тотальной войне: «Наш лозунг должен быть таким — «Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!».

Так завершилась начавшаяся 17 июля 1942 года Сталинградская битва.

Все это было довольно звучно, но позиция рейха в системе международных коалиций после Сталинграда серьезно пошатнулась. Внимательно следившие за битвой на Волге Япония и Турция отказались от планов вступления в войну. Европейские нейтралы — Швеция и Швейцария — также стали вести себя более самостийно. А на прямых сателлитов (Италию, Румынию, Хорватию, Венгрию, Словакию) рейх все менее мог рассчитывать.

А ведь летом 1942-го начальник штаба ОКВ генерал-лейтенант Йодль придумал, как усилить численность войск на направлении прорыва к Волге: шире привлекать армии сателлитов. Но именно они первыми не выдержали советского контрнаступления и бежали. Да и вообще после Сталинграда воевать им расхотелось. Даже полвека спустя в итальянских школьных учебниках приволжская степь называлась Inferno ghiacciato — «Ледяной ад». Этот ад привел к падению Муссолини и выходу Италии из войны.

Но и во внешне покорной оккупированной Европе стали раздаваться (не для печати) злорадные речи: «Наконец-то разбойник сам наткнулся на нож!» На стенах варшавских домов появились граффити, изображающие сердце, пронзенное кинжалом. На сердце была надпись — «Германия», на кинжале — «Сталинград».

Более же всего ликовал француз. Франция, наголову разбитая в 1940-м и пребывавшая в глубочайшем унижении, восприняла Сталинград как источник надежды (выяснилось, что небезосновательной) на восстановление величия. Опять же французы усмотрели глубокий символизм в том, что части вермахта, в 1940 году бравшие Париж, составили костяк 6-й армии, уничтоженной на Волге: «Русские отомстили за Париж. Русские мстят за Францию!» И во Франции доселе есть 167 городских топонимов со словом «Сталинград».

Впрочем, с французом был солидарен и начальник германского Генштаба генерал-полковник Цайтцлер, который после окружения немецких войск под Сталинградом предрек судьбу кампании (если он, конечно, в послевоенных мемуарах не преувеличивал свою смелость и дальновидность): «Мой фюрер, оставить 6-ю армию в Сталинграде — преступление. Это означает гибель или пленение четверти миллиона человек. Вызволить их из этого котла будет уже невозможно, а потерять такую огромную армию — значит сломать хребет всему Восточному фронту».

Хотя 2 февраля 1943-го хребет был еще не сломан. Немец и после Сталинграда был силен. В марте 1943 года последовал контрудар фельдмаршала Манштейна, отобравшего назад Харьков и Белгород. Затем была битва на Курской дуге, исход которой не был предрешен.

Настоящее безостановочное отступление вермахта — «Вспомним, как русская сила солдатская Немца на запад гнала» — началось лишь в конце лета. Именно тогда в Москве прозвучал первый артиллерийский салют: «Наши войска овладели городом Белгородом! Наши войска овладели городом Орлом!» И так далее — вплоть до Берлина. На что потребовалось (тоже не будем забывать) почти два года.

А еще в ноябре 1942-го состоялась беседа фюрера с тем же начальником Генштаба. Фюрер считал, что обстановку в кольце коренным образом изменит ввод в бой новых тяжелых танков «Тигр». «Возбужденный, с горящими глазами, Гитлер пытался заразить меня своим энтузиазмом. Казалось, он жаждал моего одобрения. Я сказал: «Разумеется, танки «Тигр» имеют высокие боевые качества, и от них можно ожидать многого. Но мы не знаем, как они будут действовать в условиях русской зимы. К тому же они еще не были испытаны в бою. До сих пор в первых боях у новых видов оружия неожиданно обнаруживались дефекты, ликвидация которых надолго затягивалась. Поэтому мы не можем рассчитывать, что «Тигр» с самого начала будет на 100 процентов удовлетворительным. Кроме того, «Тигров» еще недостаточно».

Если заменить «Тигра» на «Леопарда», то беседа как будто происходит накануне в бункере укрофюрера. Есть подозрение, что аналогия сохранится и в дальнейшем.

Максим СоколовРИА