«ИСПУГАННОМУ» БИЗНЕСУ СНОВА ДАЛИ ПРЯНИК. УТЕКУТ ЛИ ДЕНЬГИ ИЗ РОССИИ?

Соответствующий законопроект, подготовленный Минфином по поручению президента Владимира Путина, Госдума приняла сразу во втором и третьем, окончательном чтении. При этом отмена репатриации не будет распространяться на договоры, предоставляющие займы в иностранной валюте, а также на внешнеторговые договоры, в рамках которых произведены авансовые платежи нерезидентам в иностранной валюте.

С 1 июля несырьевые экспортёры могут зачислять валюту на счета в иностранных банках. Это решение, достаточно спорное на первый взгляд, ведущий программы «Без цезуры» Никита Комаров обсудил с гостем в студии «Первого русского», экспертом Академии управления финансами и инвестициями Алексеем Кричевским и председателем Комитета по налогам Московского отделения «ОПОРЫ России» Сергеем Зеленовым, присоединившемся к беседе по скайпу.

Отмена репатриации на валютную выручку – кому это выгодно?

Никита Комаров: Как можно не возвращать валютную выручку в страну, не обменивать её на рубли? С вашей точки зрения, всё-таки что произошло?

Сергей Зеленов: Что касается репатриации валютной выручки для компаний, которые постоянно осуществляют экспортные операции, то это и нормально, и хорошо с точки зрения развития этих компаний.

Но вопрос в том, что мы считаем сырьевым, а что – несырьевым. Как об этом говорит законодательство? Если компания производит какую-то продукцию, отправляет её на экспорт, а для того, чтобы развиваться на внешних рынках, ей нужна база где-то за рубежом, в зарубежных банках, это нормально.

Если мы говорим про чёрные и цветные металлы, про золото, то это гораздо более спорная вещь, поскольку они и сырьём как бы не являются, но, что очевидно, ещё и не изделия. Как мы знаем, дьявол всегда кроется в мелочах, так и здесь: к хорошей теме присоединили очень сомнительную, поэтому однозначно об этом решении сложно что-то сказать.

– Получается, что для высокотехнологичных компаний подобная мера является благом, в то время как в отношении компаний, которые экспортируют продукцию низкого передела – металлы, это не в интересах страны, грубо говоря.

Алексей Кричевский: Так и есть. Надо понимать, что онлайн-платформы, компании, которые занимаются онлайн-продажей, вынуждены работать через иностранные платёжные системы – PayPal, Alipay и так далее.

– Но это совсем не большая доля нашего несырьевого экспорта.

А.К.: Я бы не был так категоричен. К тому же эта доля постоянно растёт. И вот таким компаниям теперь не надо будет ломать себе голову, как те или иные моменты в своей работе объяснить таможне, ФАС или ФНС.

Если говорить о металлах, то тут я согласен с Сергеем: этот вопрос надо было бы более жёстко контролировать. Но тут, я думаю, свою роль сыграло «металлическое лобби».

Контроль со стороны государства не должен превращаться в дубину

– Может быть, прийти к какому-то компромиссу?

А.К.: А почему бы и нет? Но в любом случае всё, что экспортируется из страны в виде сырья, необходимо контролировать более жёстко.

– Сергей, а для компаний, которые действительно экспортируют несырьевую продукцию с высоким переделом, насколько важен этот закон? Они какую-то часть доходов тратят в валюте. Но при этом, как мне кажется, полностью прямо обнулять репатриацию не очень правильно. Может быть, разрешить им оставлять там 20-30%?

С.З.: Всё зависит и от отраслей, и от уровня развития компаний. Если мы говорим, что компания существует на рынке недавно, но её продукция востребована, и мы можем завоёвывать ей рынок, зачем заставлять возвращать сюда рубли, чтобы потом обратно всё это выкидывать в валюту, терять транзакционные издержки?

Если мы говорим о компаниях крупных, которые давно существуют, которые просто накапливают там определённое количество жирка, то им можно было бы предложить что-то усилить в родной стране, реинвестировать в производство и так далее. К сожалению, бизнес у нас зачастую воспринимается как в анекдоте: такая дойная корова, которая всем должна – если не молока, то мяса. Но это не так.

Конечно, регулирование необходимо. Но оно нужно для того, чтобы государству не причинялся вред, а не для того, чтобы государство распоряжалось бизнесом как дубиной: куда хочу – туда махну.

Я сейчас говорю о компаниях, выпускающих высокотехнологичную продукцию. Пускай это будут и металлические изделия, но те, которые востребованы. Вот в этом сегменте можно было бы даже чуть-чуть отпустить. Ведь у нас не так уж и много экспорта. А мы хотим завоевать мировой рынок.

И для таких компаний обязательная отмена репатриации выручки – это благо. Для тех компаний, которые занимаются продажей металлов, в том числе драгметаллов, это тоже благо. Но в целом для страны благо очень сомнительное. И здесь уже нарушение баланса интересов государства и частного бизнеса.

– Алексей, тема несырьевого неэнергетического экспорта, разумеется, заставляет нас говорить о курсе валюты. Экспортёрам, которые производят именно продукцию с высокой добавленной стоимостью, какой курс больше выгоден?

А.К.: Сейчас государству в принципе невыгоден низкий рубль. Не низкий, а точнее, крепкий. У нас достаточно серьёзно сократилась добыча нефти, которая составляла огромное количество доходов в бюджет – порядка 40%.

– По итогам 2020-го – 25%. А в текущем году – 33,5%.

А.К.: Какая-то часть выпавших доходов будет компенсирована за счёт экспорта металлов. Но нужно понимать, что сырьевые рынки, рынки товарные в том формате, в котором они существовали в начале года, когда стоимость пиломатериалов выросла в пять раз, металлы прибавляли в цене по 70-80, а то и по 150%, дальше функционировать не будут. Это видно и сейчас, когда корректируются цены.

Для этой корректировки даже Китай начал распродавать внутренние запасы.

– Пока это не очень заметно влияет на цены.

А.К.: Это влияние станет заметным уже в ближайшей перспективе. Тем более что повышение цен затронуло интересы населения по всему миру. А деньги у людей не бесконечны, сколько бы им ни выдавали ЕЦБ или ФРС. То есть деньги закончатся, особенно если говорить про Америку, где сейчас наблюдается строительный бум покруче, чем в России.

И кнут показали, и пряник дали, а бизнес возвращаться боится

– А вы связываете этот закон об отмене обязательной репатриации с пересмотром и расторжением соглашений об избежании двойных налогообложений с наиболее популярными офшорами? Получается, что компаниям, с одной стороны, показали кнут, а с другой – предложили пряник.

А.К.: В этом есть определённая связь. Надо понимать, что в России тоже сделали отдельные экономические зоны, в которых налогообложение будет примерно такого же уровня, как и в офшорах.

– Даже немного поменьше – 10% против 15% при выводе дивидендов за рубеж.

А.К.: Получается, что компаниям говорят: вы можете спокойно вернуться обратно, и вам не нужно ничего скрывать. Вы можете спокойно эти деньги платить здесь. Репатриация – это один из таких же элементов. По крайней мере, так это представляется на текущий момент.

– Я всем задаю этот вопрос: в чём проблема, почему не хотят возвращаться в Россию, несмотря на то, что все условия созданы?

А.К.: Боятся.

– Бояться они могут ещё 20-30 лет, но для страны это не очень хорошо.

А.К.: Это всё тянется из 1990-х, из залоговых аукционов.

– То есть нам надо пождать, когда сменится поколение бизнесменов, а вместе с ними уйдёт этот страх, вот эта боязнь?

А.К.: А разве не видно, что оно уже меняется?

– На мой взгляд, нет.

А.К.: Если мы говорим про сырьевые компании, тут вопросов нет, у них ничего не изменится ещё долго. Если говорить про IT-сферу и другие отрасли, мы здесь видим уже совсем другую историю.

ОПЕК+ в замешательстве и фактор Ирана: что будет с нефтью?

– Согласен. Но давайте теперь поговорим о нефти.

На связь со студией по скайпу вышел Сергей Пикин, директор Фонда энергетического развития.

– Как мы знаем, несколько дней назад сорвалась встреча министров альянса ОПЕК+, на которой предполагалось решить судьбу соглашения об ограничении добычи нефти. Какая сейчас там ситуация? Будут всё-таки увеличивать добычу?

Сергей Пикин: Я думаю, что будут. Вся статистика по вакцинированию и по росту экономической активности, выдвигаемые гипотезы и прогнозы говорят о росте спроса, причём именно на второе полугодие. Возможно, прибавят от 2 до 5 миллионов баррелей в сутки.

– То есть можно говорить о практически полном восстановлении мирового нефтяного рынка?

С.П.: К полному мы придём только в следующем году, а вот к тем показателям, которые были ещё в 2019 году, подойдём достаточно близко. Но это прогнозы. Потому что там 4-я, 5-я, 6-я волна пандемии может появиться или какой-то очередной марсианский штамм коронавируса обнаружат. А это тоже может повлиять на ситуацию.

Однако так или иначе, но у рынков оптимистические ожидания. ОПЕК+ осторожно смягчает ограничения. Делается это для того, чтобы не будоражить рынок. Основной фактор неопределённости сегодня – это Иран. Но пока не появились прогнозы о том, что с Тегерана могут в ближайшее время снять санкции. Да и снимут ли в этом году вообще?

Поэтому ОПЕК+ будет исходить из текущего роста спроса на нефть. Я думаю, что в ближайшие пару месяцев мы увидим смягчение на пару миллионов баррелей в сутки. А что будет дальше, в сентябре, мы узнаем из следующего раунда переговоров.

– Вопрос по Ирану – тоже очень важный. Это ведь прибавит два миллиона баррелей на мировой рынок. Как я понимаю, переговоры сейчас там практически остановились, и по «ядерной сделке» результатов не будет. А это значит, что и нефть иранская не выльется.

С.П.: Скорее всего, так и будет. Все ждали, что после заявлений президента США Джо Байдена что-то быстро изменится. Но этого не произошло. В таком подвешенном состоянии ситуация может находиться ещё несколько месяцев. И, может быть, ничего вообще в обозримом будущем не изменится.

Иран – это очень сложный фактор. И завязан он не только на нефти, но и на других вопросах, не менее важных для Америки. Так что в переговорах ОПЕК+ тема Ирана не будет учитываться в полной мере. И реагировать на него будут только тогда, когда произойдут в иранском вопросе реальные изменения.

Вспомните, как в 2016 году, когда с Тегерана были сняты санкции и возобновился экспорт иранской нефти, они постепенно подняли добычу до 2 млн баррелей в сутки. Конечно, не сразу, хотя у Ирана и были накопленные запасы сырья. Тогда случилось падение нефтяных цен, пусть и не катастрофическое, не такое, как в марте 2020 года, когда нефть за одни сутки подешевела сразу на треть.

– Судя по цифрам, которые вы озвучили, дефицит нефти сохранится в любом случае. Более того, он будет только увеличиваться. Что здесь важнее для России? Сохранение и рост цены на нефть или увеличение объёмов добычи?

С.П.: К этому вопрос сейчас мы подходим сбалансированно. Потому что если год назад для нас в приоритете была цена из-за многократно упавших доходов, то сейчас, с выходом на уровень за 43 доллара, который и заложен в бюджете, для нас всё, что выше, – это хорошо. Потому что это означает накопление в стабилизационных фондах.

А валюта на эти изменения слабо реагирует. Мы видим, когда нефть стала дорожать, соотношение доллар – рубль практически не изменилось, потому что здесь серьёзное влияние имеют дополнительные санкционные риски. То есть здесь валютный фактор нивелируется.

Происходит это потому, что всё, что получают компании в виде доходов, выливается на валютный рынок, только не в виде продажи валюты, а скорее в виде её покупки Центробанком и Минфином России, которые стремятся накопить побольше запасов.

– Алексей, мы действительно видим последние годы, что рубль на изменение цены на нефть реагирует менее активно, нежели это было пять, семь или десять лет назад. Можно ли сказать, что произошло если не полное, то всё равно снижение зависимости курса национальной валюты от энергетических рынков?

А.К.: Рубль не реагирует сейчас вообще. У нас растёт цена на нефть – у нас растёт рубль. Где зависимость от нефти, непонятно. Если говорить о добыче нефти, то в ОПЕК+ шло обсуждение относительно увеличения на 400 тысяч баррелей в сутки до конца года. Но это предложение заблокировали ОАЭ. То есть внутри самого картеля нет никакого согласия: одни хотят увеличить добычу, другие – нет.

Всё дело в том, что участники сделки понимают, что рынок пока стабилен, поэтому лучше оставить его таким, какой он есть. Свою роль играет неприятная история с этим индийским штаммом «дельта», из-за которого снова везде включаются локдауны. Даже у Израиля, где привито первой дозой почти 87% населения, тоже начались какие-то проблемы.

Что же до цены на нефть, то она, я думаю, не изменится. Хотя вполне возможно, что и понемногу будет расти с учётом дефицита, который к концу года и на первое полугодие 2022-го, согласно прогнозам, составит как раз те 2 миллиона баррелей, которые мог бы выплеснуть Иран.

– При этом мы видим, как запасы, накопленные в 2020 году, активно тают, особенно в США.

А.К.: Да, запасы нефти в США снизились за прошлую неделю в два раза ниже ожиданий – до минус 7 миллионов баррелей.