Наши заграничные «партнёры» уже давно трактуют русский язык как мощное оружие. Делая скидку на известную политическую ангажированность и клиническую русофобию, по гамбургскому счёту, они правы. Фактически любой язык в умелых руках может стать своего рода оружием — оружием политическим, оружием коммерческим.
Дабы более образно и доходчиво объяснить эту мысль, возьму на себя смелость перефразировать монолог героя актёра Тихонова из некогда весьма известного фильма «Доживём до понедельника»: «А ты никогда не размышлял о великой роли русского языка? Надо поклониться его беспредельному терпению. Можно написать на нём — “На холмах Грузии лежит ночная мгла…” А можно — “Зулейха открывает глаза”! Когда “вспученные груди” перемежаются со светом, который “ударяет в лицо, как лопата”».
Митинг за запрет русского языка на Украине
В самом деле, самая настоящая война с русским языком ведётся сразу по нескольким направлениям. Одни печатают русофобские книги каким-то корявым стилем. Другие просто запрещают русский язык, что, несмотря на разговоры «летних патриотов», весьма эффективная техника. Третьи заставляют его мутировать в убогие формы.
А большевики знали потенциал русского языка!
Самая крупная реформа русского языка была проведена сразу после победы революции. Декрет за подписью советского народного комиссара по просвещению Анатолия Луначарского от 1918 года дал старт глубокому изменению орфографии великого и могучего. Из алфавита вычеркнули часть букв, к примеру ять, исключался твёрдый знак на конце слов, изменялось правило написания приставок и т. д.
Конечно, реформа была задумана ещё при царском правительстве. К тому же её цели были достаточно практичны и даже благородны: упростить процесс получения образования народными массами, сэкономить на бумаге и типографском наборе, а также, так сказать, приблизить классический литературный язык к непосредственному произношению, ведь крупная часть букв не произносилась.
Но казалось бы, какая в тот момент острая необходимость? Уже ощущались первые всполохи кровавой Гражданской войны, страна голодала, начинали появляться квазигосударства на периферии… Не так всё просто. Вводя в оборот своеобразный «новый» язык, большевики использовали его ещё и как мощное политическое оружие.
Во-первых, используя полную монополию на печатном рынке, новые власти оставили в прошлом литературное «царское» наследие. Получивший образование нового формата гражданин, даже попадись ему книга царского периода дореформенного образца, только с большим усердием смог бы её прочитать. Во-вторых, реформа провела коренной водораздел между «старорежимниками» и гражданами Советской России, что так или иначе, но снижало воздействия первых на массы.
Кстати, отчасти реализация этой реформы отразилась в одном из эпизодов повести Булгакова «Собачье сердце», когда профессор Преображенский откровенно язвит в адрес лексики домкома Швондера по поводу «уплотнения», а позже также иронизирует о новых словах советской власти. Ведь, в самом деле, на волне реформы русский язык «обогатился» малопонятными для людей с высшим образованием словечками.
Но и этим не ограничивалась языковая дубинка большевиков. В процессе насильственной «украинизации» и «белоруссизации» новые власти должны были сколотить не только границы и сформировать управленческий аппарат, но и создать культуру свежеиспечённых республик, которых никогда не существовало, чтобы хоть как-то оправдать необходимость их наличия как такового.
Фактическое создание «белорусского» и «украинского» литературного языка потребовало немало усилий — уж слишком мала была разница между ними и русским языком. Поэтому за реформирование взялись граждане, многие из которых были с явным националистическим душком.
В итоге, уже в 30-х годах прошлого века большевики обнаружили, что их политика коренизации в плане языковой политики обернулась против них же. У большевиков просто перехватили языковое оружие. Внезапно выяснилось, что и в Белоруссии, и на Украине язык заполонили полонизмами, чему необычайно обрадовались во вражеской панской Польше. Только в «украинском» языке насчитывается от 10 до 17 тысяч полонизмов. Даже знаменитое ныне словечко «зрада» — это польское «zdrada», и означает в обоих случаях «предательство».
Именно это «неожиданное» открытие и было одной из причин, почему большевики со скрипом и многочисленными уголовными делами начали сворачивать и «украинизацию», и «белоруссизацию». Увы, осознание пришло к ним позже нужного времени, т. к. последствия мы расхлёбываем до сих пор.
«Новый язык» для потребительской массы…
Естественно, было бы нелепо утверждать, что только политические круги любят манипулировать языком в своих целях. Одну из центральных ролей в уродовании почти всех языков мира сыграл крупный западный бизнес, который по традиции идёт рука об руку с властью, а порой ею он и является.
Тут даже не нужно быть лингвистом или социальным психологом, чтобы заметить, как, начиная с 90-х годов, в нашей стране начала разительно меняться речь, а вслед за ней и само общество. Формировалась некая, прошу прощения за жёсткость, потребительская аморфная биомасса, некий новый образец космополита. И не просто космополита, но космополита прозападного и весьма агрессивного.
Сначала старые магазины поделили турецким гипсокартоном на небольшие отделы, украсили гирляндами и приколотили по-западному звучащее слово «бутик». Потом появились вывески «суши-бар» над бывшими рюмочными, в которых пара несчастных таджиков лепили пластилиновые «роллы». Позже посыпались гастрономические «деликатесы» вроде маффинов вместо кексов и латте вместо настоящего кофе.
И всё это отлично продавалось. Ненавидимые некогда безразмерные мешки стали толкать как оверсайз. Подлатанные турбазы, бывшие мишенью советской сатиры за шестиместные апартаменты, сдавались как хостел, что, правда, никак не влияло на специфические ароматы некоторых соседей и отсутствие личной уборной. Но как звучало!
В какой-то момент и вовсе будто прорвало плотину. На уже слабо понимающих материальную реальность обывателей полились бодишейминг и краудфандинг, коворкинг и бодипозитив, воркаут и стартап, нетворкинг и буллинг, воркшоп и челлендж, дайвёрсити и харассмент… Кто-то скажет, что русский язык всегда заимствовал ту или иную лексику, как язык имперский. Но это было не заимствование, а вытеснение реальности пустотой потребления.
Вдруг вместо профессиональных тренеров, окончивших факультет физической культуры, появились воркаут-тренеры без образования и, соответственно, без ответственности за здоровье подопечных. По стране гуляли тренинг-менеджеры, результативность деятельности которых оценить физически невозможно, настолько они успешны. И всё было засыпано пустотой «нового языка».
Тренинг-менеджер ведёт лекцию или это собрание клуба анонимных алкоголиков — кто их разберёт
Происходил некий обряд инициации. Хипстеры и «офисный планктон», принявший его, словно отчаливали в будущее, оставляя за кормой «совков» и «провинциалов». Одновременно с этим обрядом происходила и своеобразная стратификация общества на разных руферов, урбанистов, зожников и т. д. Фактически англо-саксонский мир провернул тот же трюк, что и большевики, только куда более хитро, цинично и тонко и уж точно не в интересах нашего народа и государственности.
Возможно, поэтому автор нисколько не удивился, когда в начале марта в сторону границы поползли первые стайки менеджеров и айтишников со стаканчиками смузи и в скинни-джинсах, готовых лопнуть на причинном месте при любом напряжении. Эти персонажи даже не заметили, как одну из опор того, что называют Родиной, у них выбили. Из них вылепили идеального гражданина западного мира — постоянного потребителя, у которого достаточно знаний для труда, но отсутствуют духовные запросы и напрочь утрачено скептическое мышление.
Птичий язык политикам в помощь
Так или иначе, но пальму первенства за манипуляции с языком держат всё же политики. Их достижения на этой ниве столь масштабны, что это явление даже получило в России собственное определение — «птичий язык». Определение было введено не вчера и не в прошлом веке. Ещё в веке XIX в русской литературе замелькал термин «птичий язык».
Под этим словосочетанием понималась речь чиновника, намеренно перегруженная разнообразными специфическими терминами, звучащими официальным образом, но полностью изгоняющими смысл из сказанного или же затуманивающими понимание. По сути, это был определённый навык доклада, но чтобы не отвечать за свои слова.
Однако истинных высот в жутковатом изяществе «птичьего языка» достигли на Западе. Именно там политические деятели не просто перегружали собственные речи и программные заявления разнообразной терминологией и демагогическим пафосом, но и вводили в язык совершенно аморфные, оторванные от настоящей жизни слова. Порой их называют «слова-амёбы».
Началось всё с искусственного конструирования терминов вроде понятия «свободный рынок», «демократичные цены» или «избыточное применение силы». Последнее особенно любят использовать против России. Объяснить эту терминологию довольно сложно, да и расшифровка покажется ещё более лживой, чем сам термин. Где свободы на так называемом рынке? А что с демократичными ценами? А голосовать ходят? Или кто-то старается сгладить острые углы? А как там насчёт избыточной силы? Разгром Ирака 49 государствами во главе с США — это избыточно или нет?
Но этого напёрсточного метода было мало. Поэтому и появились харассмент, инклюзивность и как венец — позитивная дискриминация.
В первом случае с аморфным харассментом, за которым могло крыться что угодно, от неудачной шутки до распускания рук, это дало старт движению MeToo, которое в итоге стало первым гвоздём в гроб президента Трампа и сгубило карьеру не одного десятка людей. А кое-кто отправился и на тот свет. Так, в 2017 году член нижней палаты законодательного собрания штата Кентукки 57-летний республиканец Дан Джонсон покончил с собой после обвинений в харассменте 17-летней девочки.
Митинг против харассмента в США
Амёба под названием «инклюзивность» позволила проникнуть на высшие посты «нужным» людям не только в крупных бизнес-корпорациях, но и в политике. К примеру, Шведская социал-демократическая партия, взявшая курс на инклюзивность, довела страну до рекордного уровня преступности. Но, несмотря на вырвавшуюся в лидеры националистическую партию «Шведские демократы», в Стокгольме до сих пор дрожат в страхе от обвинений в неполиткорректности и неинклюзивности. Ярлык сохраняет мощь!
Ну а рассуждать о позитивной дискриминации — это примерно то же, что попытаться понять термин «положительная саркома». Однако пример ЮАР слишком показателен. После падения апартеида на ответственные должности назначали людей, исходя не из критериев образования или опыта, а по цвету кожи. Эдакий апартеид наоборот.
В итоге страна лидирует по уровню преступности и заболеваемости ВИЧ. В последнее достижение немалый вклад внёс второй президент ЮАР Табо Мбеки и его подчинённые, которые отрицали вирусную природу ВИЧ. Любые оппоненты, сопротивляющиеся такой вредительской пещерной безграмотности, подвергались обструкции. Но эти дискриминационные действия и именовались позитивной дискриминацией, якобы направленной против возрождения апартеида.
Есть поклонники птичьего языка и в России. Ярче всех на этом небосклоне просияла глава Центробанка мадам Набиуллина. Эльвира Сахипзадовна в 2020 году буквально заявила следующее: «По нашей оценке, ВВП в этом году будет в отрицательной зоне. Мы уточнили свои оценки. Видим, что в этом году, к сожалению, будут отрицательные темпы роста».
Видимо, всеобще известные либеральные взгляды Набиуллиной и её приверженность идеологии некоего свободного рынка оставляют след и в её лексиконе. На самом деле же птичий язык — это настоящий спасательный круг для армии политиков и экономистов на всей планете. Можно сказать, это сплачивает их таким же образом, как сплачивают потребителей.
Иногда уловки излишни, а иногда их не видно
В Латвии русский язык начали выдавливать ещё в начале 90-х годов. Сейчас всё преподавание переведено на латышский язык, а русский оказался фактически под запретом. Аналогичные процессы протекали и в Литве, и в Эстонии. К тому же в последней за употребление русского языка на рабочем месте можно быть оштрафованным на весьма кругленькую сумму — более 600 евро.
В историческом недоразумении в виде Молдавии русский язык долгое время имел статус языка межнационального общения. Но в 2014-м его исключили из списка обязательных для изучения в школах страны, а уже в 2018 году русскому языку был присвоен статус иностранного.
В Казахстане никак не угомонятся с «прогрессивной» идеей перевести казахскую письменность с кириллицы на латиницу. Своеобразное подмигивание западным «партнёрам» и Турции. Впрочем, безусловно, дальше всех пошла Украина.
Латышская полиция разгоняет митинг в поддержку русского языка
В 2006 году, т. е. после победы «оранжевого майдана», согласно новой редакции закона «О телевидении и радиовещании», доля эфира на украинском языке должна была составлять 75 процентов. А после государственного переворота 2014-го русский язык и вовсе выдавили из образования, СМИ, культуры и т. д. И как не вспомнить печально известные «языковые патрули», составленные из нациствующих маргиналов, сельских безработных и просто «патриотов» новой формации.
Естественно, что на подобном цветастом фоне неприкрытой дискриминации по языковому и этническому признаку тонкие нюансы крупномасштабной языковой войны почти незаметны. Скорее они лишь изредка отражаются мелким раздражением, когда какой-нибудь «манагер» или «хипстер» начинает с видом профессора сыпать терминами, которые ровным счётом не имеют никакого содержания.
Эти нюансы, словно знаменитый взмах крыла бабочки, который на другой стороне планеты может отозваться ураганом. Это долгоиграющие последствия, а большое видится на расстоянии. Так, повальное использование французского языка в крохотной элитной аристократической прослойке XVIII и XIX веков, чем нынче восхищаются любители хруста пресловутой французской булки, по факту было ярким признаком жёсткого классового общества. Сравнение не самое корректное, но последствия были ужасающими.
Введение аморфных терминов и птичьего языка ничего, кроме деструктивных последствий, принести не может. В первом случае это стратифицирует общество, потворствует развитию образованщины, позволяет тысячам безответственных деятелей делать деньги на пустом месте. Фактически это небокоптители, если вспоминать Гоголя.
Во втором случае одна из составляющих языковой войны открывает дорогу нечистым на руку чинушам. Но и в первом случае, и во втором создаётся вышеупомянутая биомасса. Она даже может быть неагрессивной, но подобной песку под фундаментом — дома на нём не стоят, а государства тем более.
Нет Комментариев