«НАШ ПАПА СОЛДАТ, ОН ЗАЩИЩАЕТ НАС И ВЕРНЁТСЯ»: В МИРНЫЙ КРЫМ ПРИШЛА ВОЙНА

КОЛЛАЖ ЦАРЬГРАДА

Несколько дней в Крыму и Севастополе открывают новые грани того, что ныне лежит на весах. Великолепная фраза «люди ввоёвываются» обретает здесь смысл ежедневного, всем понятного события. Части менталитета, если угодно. Менталитет — это ведь по определению непроговариваемые вслух основы восприятия реальности. В Крыму становится очевидным, как в основе мировоззрения русского народа оказывается отечественная война. И как меняется, не меняясь, жизнь со сменой мировоззрения…

Керчь

Керчь привыкла к дымовой завесе. Настолько, что о ней не говорят. Вы беседуете с руководителем серьёзного производства, а сквозь открытое окно в его кабинет вдруг начинает вползать дым, не то чтобы едкий, но неприятный, вроде как где-то рядом подожгли мусорный бак. Ваш собеседник захлопывает окно не глядя. И продолжает разговор, потому что дым не стоит его внимания. Вы выходите на улицу, дым ползёт по земле, постепенно становясь плотнее. Вы едете к центру города, уже как будто в густом тумане, пару километров видимость, мягко говоря, ограниченная. Никто вокруг и не думает волноваться или останавливаться. Наконец, вы, не выдержав, спрашиваете, что же случилось. Ничего не случилось, отвечают вам, обычное дело, дымовая завеса закрывает Мост. С большой буквы Мост, тот самый — из Тамани в Керчь. Чуть позже, когда дым редеет, радио сообщает вам, что автомобильное движение по Мосту останавливалось на два часа из соображений безопасности, на двух берегах скопилось до 800 машин, пробка скоро рассосётся.

С БОЛЬШОЙ БУКВЫ МОСТ, ТОТ САМЫЙ — ИЗ ТАМАНИ В КЕРЧЬ. ФОТО: PAVLO BAHMUT/GLOBALLOOKPRES

Это первый аккорд вашего будущего понимания того, как и какие люди нынче живут в Крыму. Они живут внутри военной грозы, и она не властна над ними.

Севастополь

Город русской военной славы. Вы ждёте, что в нынешнюю военную грозу он покажется вам напряжённым, суровым, сосредоточенным, как солдат под обстрелом. Тем более что обстрелы бывают часто. (Вы к нам не особенно спешите из Керчи, пообедайте пока, что ли, тут как раз тревога, мы в убежище.)

Реальность не то чтобы противоречит вашим ожиданиям — при желании вы можете описать Севастополь и так. Но на самом деле…

На самом деле главный редактор самого известного СМИ Севастополя в своём телеграм-канале описывает жизнь в городе иронически:

Пригибаем голову под реактивным рёвом в небе, ускоряем шаг по набережной, между морем и щербатой каменной стенкой. Перехватываю странный взгляд, оцениваю панораму глазами гостя. Через секунду дошло, аж вздрогнула. Нет, нет! Это не то, что ты подумал! Набережную шторм разбил. Колоннада Дворца пионеров — сама. От старости.

Севастополь всё время помнит, что он на войне, и война не даёт о себе забыть ни на минуту. МФЦ, на дверях объявление: «Во время объявления воздушной тревоги работники МФЦ прекращают приём и следуют в ближайшее укрытие с заявителями.»

КОГДА-НИБУДЬ ОБЪЯВЛЕНИЕ НА ДВЕРЯХ МФЦ БУДЕТ НА ПАМЯТНИКАХ И НА ИЛЛЮСТРАЦИЯХ В ШКОЛЬНЫХ УЧЕБНИКАХ

Думается: вот кончится война, и во многих местах, во многих городах будут героям этой войны ставить памятники. Надо бы на МФЦ мемориальную доску. С этим объявлением. Как в Ленинграде навечно после блокады на стене оставили «при обстреле эта сторона улицы особенно опасна». Чтобы будущие поколения не потеряли память…

Севастополь помнит про войну и читает о войне и войны не боится. Старые знакомые, вдруг понимаешь ты, очень внимательно следя за тем, что пишут про нас враги, — эмигранты-иноагенты. Особую злость вызывает Шульман*, которая намедни брякнула: война, мол, очень выгодна для некоторых, на деньги контрактников весь Севастополь сидит по ресторанам.

Севастополь и по ресторанам тоже не дурак посидеть, когда есть время. Только большую часть времени от трудится. И ждёт своих и вестей от своих. А вестей не всегда просто дождаться.

Один звонок ему разрешили — на городской телефон матери. И я к ней прибежала и, как дура, его спрашиваю: ты где сейчас? А он мне совершенно спокойным голосом говорит: я в море. Другого ответа не жди.

Прекрасная молодая женщина сама улыбается своей наивности: а какого ещё ответа она могла ждать от мужа в эти дни? А сколько ждать, пока он вернётся, никто не скажет. Сейчас — никто.

Весь Севастополь сидит по ресторанам. Ну конечно. Весь Севастополь делает то же самое, что всегда. Работает и ждёт своих с победой.

СЕВАСТОПОЛЬ ПОМНИТ ПРО ВОЙНУ И ЧИТАЕТ О ВОЙНЕ И ВОЙНЫ НЕ БОИТСЯ. ФОТО: PETROV SERGEY/GLOBALLOOKPRES

Ялта

А над Ялтой не каплет. Ялта выглядит так, будто никакой войны нет. И не было. На первый взгляд. В Ялте на набережной, в самом центре, мимо не пройдёшь, даже сидит бандурист. Весь седой. Типа запорожский казак. Он тут всегда сидел, тренькал себе, и мелкие деньги ему кидали в шапку. Скромный автор этих строк его в первый раз видел в 2012 году. «Еще при Украине», как тут говорят. С тем же седым оселедцем. Или как там этот чуб из макушки бритой головы называется. Никто его не гонит, никому не приходит в голову мысль, что теперь он неуместен. Он здешняя достопримечательность, независимо от войны.

В Ялте на первый взгляд гораздо меньше военных, чем в других городах, даже далёких от фронта. Просто меньше на улицах людей в полевой форме. Это ложное впечаление, оно создаётся потому, что, в отличие от того же Ростова, отпускники здесь, на курорте, переодеваются в штатское. Но стоит прислушаться…

Трое молодых людей сидят за столиком у самого парапета, пиво пьют. Обычное дело, разговор только не пивной. Про беспилотники разговор, которые надо парням отправить в бригаду как можно скорее, а если есть ещё чего, братское сердце, ты поспеши, у меня завтра две машины идут через Армянск.

А вот мимо тебя по набережной идёт семья: высоченный, широкоплечий, статный молодой мужчина, с ним стройная и юная жена и совсем маленькая, лет пяти девочка — дочка. Дочка вдруг говорит: папа нас не любит. Он опять от нас уезжает.

Богатырь сбивается с шага. Останавливается. Каменеет лицом. Видно, как он ищет слова и не может найти. Но мама, сама совсем девочка-тростинка, слова находит. Звенящим голосом она произносит из самого сердца — такое нельзя подделать:

Наш папа солдат. Он нас очень любит. Он защищает нас от врагов. Нас и всю страну. Он вернётся к нам.

Мне бы кто рассказывал, я бы сам не поверил. Такие диалоги пишут для кино. Такие сцены бывают только в кино. И критики морщатся от того, что слишком уж в лоб. Но это в жизни, это набережная Ялты, это мгновение  подлинного смысла — того, что ныне лежит на весах. Папа-богатырь оживает, когда его маленькая дочь отвечает матери:

Наш папа — герой! Он к нам вернётся. Как вернулся с войны деда Боря.

Не надо на них смотреть слишком пристально, не надо показывать, что ты их слушал, они смутятся. И вообще, какое твоё дело, как ты можешь прислушиваться к чужому разговору? Ты никогда не узнаешь, с какой войны вернулся дед Боря: если маленькая девчушка его знала, значит, речь точно уже не о Великой Отечественной. Много было войн, её дед мог быть «афганцем», мог сражаться в Первую чеченскую…

Все высокие и привычные слова про связь поколений, про патриотическое воспитание — всё это пыль по сравнению с этим разговором обычной, рядовой, прекрасной русской семьи. Наш папа — герой. Он защищает страну. Он вернётся.

*Екатерина Шульман — признана в России иностранным агентом.

АНДРЕЙ ПЕРЛА