31 марта в Турции пройдут очередные муниципальные выборы. Это довольно весомое событие в местной политической жизни, поскольку в Турции мало иметь контроль над центральными органами управления — необходимо иметь преимущественный контроль и над провинциальными центрами.
Дело не только в том, что городская власть в Турции зачастую финансово (а значит, и политически) слишком самостоятельна, просто такая самостоятельность в совокупности с крупными бюджетами ряда региональных столиц традиционно даёт хорошую опору оппозиции.
Если посмотреть на карту Турции и наложить на неё традиционные результаты выборных кампаний, то мы увидим хорошо выраженное консервативное ядро в центральных провинциях — политическая база Р. Эрдогана (выделено жёлтым) и оппонирующую «фронду» в провинциях прибрежных и, соответственно, провинциях богатых и населённых (выделено красным).
Консервативное ядро в центре не даёт Турции перешагнуть границу, отделяющую от полноценного гражданского противостояния, но и богатая периферия (а это туризм, порты, логистика) не даёт консерваторам расслабиться, ведь отрыв от соперников у сторонников Р. Эрдогана обычно не превышает 4-5 %.
В восточных и юго-восточных провинциях центральной власти также необходим контроль, поскольку здесь уже действуют факторы, связанные с курдской торговлей (официальной и совсем неофициальной), а также извечное влияние радикальных ячеек Рабочей партии Курдистана.
Важнейшими «муниципалитетами» Турции являются две столицы: официальная — Анкара и историческая — Стамбул. Должность мэра Стамбула в Турции является традиционным трамплином в высшую власть. Р. Эрдоган также управлял Стамбулом в течение двух лет в середине 1990-х., и его наиболее сильные противники также по традиции управляют Стамбулом.
Ещё турецкая политическая система интересна тем, что на городском уровне действуют не только (и даже не столько) основные политические партии, которых насчитывается в Турции шесть, а широкая сеть местных политических объединений.
Таких структур регионального уровня в Турции более тридцати. Противостоять им правящей партии Р. Эрдогана (ПСР) не так-то просто, поскольку это требует погружения на уровень предельно конкретных проблем, при этом «грехи» представителей центра видны, наоборот, на местном уровне очень отчётливо.
Вот третий год Р. Эрдоган через проблемы понемногу строит знаменитый канал «Стамбул» — дублёр Босфора, а про ценообразование на изымаемых у населения землях его проектанты как-то и не подумали. Остаётся проблема с сирийскими беженцами, которые в массе осели в крупных агломерациях и прибрежных городах. Переселить обратно на север Сирии удалось только 15 % из них. В прошлом марте после землетрясения во весь рост встала проблема соблюдения норм жилищного строительства и т. д.
Важность данных выборов заключается не только в контроле за регионами. В начале марта Р. Эрдоган смутил значительную часть своей аудитории заявлением о том, что эти выборы «последние в его политической карьере» и дальше его дело продолжат «братья».
Согласно политической модели Турции, нынешняя президентская каденция Р. Эрдогана действительно финальная. Но вряд ли кто-то сомневается в том, что при определённом желании турецкий лидер может повернуть «кубик-рубик» так, что финальная каденция станет промежуточной.
В 2017 г. он уже проводил конституционную реформу, да и сама по себе такая практика в мире не нова. Но в данном конкретном случае есть действительно весьма высокие шансы на то, что турецкий лидер и в самом деле рассматривает возможность завершения своей карьеры. Не исключено, что даже досрочно.
Здоровье тут играет не последнюю роль, и можно вспомнить, как перед выборами в прошлом году Р. Эрдогана госпитализировали практически из прямого эфира, а часть очень напряжённой кампании он вытянул, как принято говорить, «на морально-волевых». Однако, если здоровье и играет роль, то дополнительную, а не основную.
Стремлением завершить политическую карьеру косвенно объясняется отношение Р. Эрдогана к местным выборам, на которых он планирует «действовать очень решительно». Ему надо завершить длительный этап преобразований, оставив за собой контроль Стамбула и Анкары, прервав специфическую турецкую традицию столичной оппозиционности в политике.
Но, всё равно, не слишком ли смелым является вывод о политическом финале турецкого лидера, учитывая то, что в самой Турции после выступления Р. Эрдогана довольно популярно мнение в стиле: «старый волк слишком хитёр, чтобы потом не переиграть всё и не развернуть на 180 градусов»?
Рассмотрим общий контекст, который может дать пищу для размышлений не только о турецкой политике и далеко не только о стиле правления Р. Эрдогана.
Большое видится обычно на расстоянии, поэтому мы только изредка замечаем и ощущаем то, что на самом деле живём в довольно необычный для последних 150 лет исторический период.
Вроде бы масса событий крутится как калейдоскоп, и вроде бы каждые полгода всё меняется, тем более что нам попутно объясняют СМИ про мировой кризис. Кризис или нет, но взглянем на некоторые особенности нашего исторического периода.
Силами западных медиа-площадок и так называемой «несистемной оппозиции» разгоняется тезис о том, что российское «долгое государство одного лидера» — это некий наш особый российский феномен. К «долгому государству» можно относиться по-разному, однако посмотрим по сторонам.
Германия. С 2005 по 2021 год высший эшелон власти представлен А. Меркель, которая довольно благоразумно и даже вовремя уступила свой пост. С 2005 по 2019 год в верхнем эшелоне ФРГ работает прилежная ученица А. Меркель — У. фон дер Ляйен, которая для российского читателя в представлениях не нуждается.
С 2019 г. она же доказывает, что успешная мать семерых детей может быть не менее успешна не только на ниве главных ведомств ФРГ, но и на высших постах Евросоюза. У неё второе место в европейской иерархии, и она успела всё — и оставить детям состояние, приобретённое на вакцинах, а также продолжить политику дистанцирования, развив её до фактического разрыва экономических связей.
С 2008 г. по настоящее время две трети того, что принято называть «американский Дипстейт», это кадры другого «долгого государства» — США, под собирательным брендом Б. Обамы. Даже четыре года во власти Д. Трампа здесь мало что поменяли. Собственно, и уговаривать снять свою кандидатуру нынешнего главу Белого Дома, который перестал узнавать уже свою жену, приехал опять-таки не кто иной, а Б. Обама.
Каденция Си Цзиньпина в разных ипостасях тянется с 2010 г. И судя по всем политическим мероприятиям и стратегическим планам, её сроки простираются за 2030 г. Можно упомянуть и Б. Нетаньяху с его «долгим государством» — с 2009 по 2021 год и снова с 2023-го по н. в.
Герой данного материала — Р. Эрдоган в верхних эшелонах турецкой политики работает вообще с 2003 г. С 2014 г. он руководит в качестве президента Турции, и после выборов прошлого года его срок истекает в 2028 г.
Можно приводить и другие примеры, которые, конечно, не являются абсолютным показателем — всё-таки в мире почти двести государств, однако, если брать государства, определяющие облик экономических и военно-политических процессов, то 2004-2030 гг. окажутся тем периодом, в течение которого по большому счёту действуют практически одни и те же силы.
Вряд ли стоит сомневаться в том, что пока эти силы так или иначе не завершат процессы трансформации (успешно или потерпев поражение) в сторону той модели развития, которую мнят наиболее правильной, они едва ли сойдут со сцены. И вряд ли мы увидим на арене что-то новое, пока эти процессы не завершатся. Контуры этого исторического периода уже вполне можно определить. Мюнхенская речь В. Путина в 2007 г. — оформление современной версии Евросоюза, и 2030-й — год, на котором останавливается большинство официальных стратегических планов развития.
Если рассматривать деятельность Р. Эрдогана (хотя это адекватно не только по отношению к нему) именно в таком историческом контексте, то становится понятными и его политика, и его слова о завершении политической карьеры, а также то внимание, которое он уделяет нынешним муниципальным выборам.
К 2028 г. стратегическая трансформация Турции под его руководством завершится, но завершится она не сама по себе, а вместе с другими крупными игроками на игровой доске.
Анализ турецкой стратегии для России представляется крайне важным в силу того, что стратегии России во многом были увязаны на взаимодействие с Анкарой. А планы у Р. Эрдогана за последние десять лет менялись хоть и один раз, но изменение это было довольно серьёзным.
До 2020 г. турецкий лидер прикладывал немало усилий, выстраивая из Турции «Османский полюс». На интересном балансе между военным противостоянием и экономическим, и политическим взаимодействием между Россией и Турцией выстраивались отношения, которые некоторыми воспринимались с удивлением, а некоторыми обозревателями откровенно «в штыки».
Продажа С-400, постройка АЭС, создание «газового хаба» одновременно с тем, что сирийские и ливийские силы вместе с нашими ЧВК и спецподразделениями воевали напрямую с турецкими прокси и турецкими подразделениями, выглядели, мягко говоря, необычно.
С 2020 г. Турция всё больше и всё дальше отходит от концепции «Османского полюса», в целом здраво пытаясь распределить свои ресурсы. После начала СВО Анкаре уже приходится выбирать: или «недополюс», или экономическое и частью политическое присоединение к европейскому макроэкономическому кластеру.
Все цифры показывали, что объективно Турция так или иначе в этот кластер войдёт, что и произошло в 2023 г. с июня по декабрь. Было ли это неизбежно? Судя по экономическим показателям и тому, где и как Анкара формирует стоимость — да, неизбежно. Вопрос в том, какая политика теперь будет у Турции и как выстраивать отношения России.
Отказавшись от жёстких форм экспансии (хотя внешне всё выглядит так, будто Анкара грозит всем вокруг), Турция в общем-то больше выиграла. Нормализация с Ираком и помощь в налаживании отношений между Эрбилем и Багдадом даёт относительную свободу рук в плане работы по каналам Рабочей партии Курдистана, а также несколько важных сырьевых коридоров.
Нормализация отношений с Египтом позволяет не тратить военные силы на границы в Средиземном море и получить доступ к газовым разработкам египетского и ливийского шельфа без особых трений с сильным в военном плане Каиром. Ресурсы теперь можно сосредоточить на поддержке близких сил в Судане и попробовать закрепиться даже в Сомали.
При этом Р. Эрдоган верен себе и даже в нынешних условиях сохраняет «многовекторную торговлю» с Израилем. Получилось наладить рабочие отношения не только с Катаром, но и с остальными аравийскими монархиями, что позволило привлечь кредиты и инвестиции.
Сирийский вопрос Р. Эрдоган поставил «на паузу», планируя работать от ситуации, которая будет определяться отношениями с Ираном и США. С Ираном Анкаре ещё предстоит предметно обсуждать газовый транзит из Туркмении.
С точки зрения ближневосточной и конкретно сирийской стратегии Россия после смены политики Анкары в том же 2020 г. осталась без конкретного плана. После завершения операции в Идлибе, когда полноценно работал ещё Астанинский формат и шли серьёзные торги за каждую дорогу, всё встало на месте, а новой стратегии не возникло.
После начала 2022 г. это направление и вовсе перестало быть одним из основных. Но для Турции-то оно таким быть не перестало. Россия не играет вместе с Турцией против Рабочей партии Курдистана, и эти вопросы Р. Эрдоган вынужден решать совместно с Ираном. Не потому, что не хочет договариваться с нами — нет предложений и видения на будущее. Примерно похожая ситуация и в Ливии.
В прошлом году довольно громко прозвучала выдача Р. Эрдоганом Киеву «азовцев». Но это только верхняя медийная часть турецкого айсберга, который пришвартовался окончательно к экономике ЕС. Всё остальное — это уже следствие главного процесса — кратное ужесточение соблюдения санкционного режима, финансовые ограничения, логистические и т. д.
России на данном этапе следует как-то собраться и определить своего рода «дорожную карту» отношений с нынешней Турцией, которая к 2028-2030 гг. собирается «подбить хвосты» — как политические (муниципальные выборы), так и экономические.
Например, определиться, что мы строим в Ираке, если всё-таки собираемся строить, будем помогать Сирии возвращать территории или останемся наблюдателями, а процесс пройдёт между США, Турцией и Ираном, надо инициировать водную повестку в Сирии и Ираке или пусть там все разбираются сами.
Насколько мы будем готовы к тому, что газ и в самом деле пойдёт в Турцию из Туркмении через Иран. Как вообще будет выглядеть модель отношений, когда Турция окончательно закрепится как экономическая часть Большой Европы, а мы от Большой Европы как раз окончательно отстыкуемся.
Логика такой интеграции подсказывает, что как минимум какой-то переговорной площадкой по Украине Анкара выступить уже не сможет, сколько бы Р. Эрдоган на эту тему не заводил речь.
«Подбивать хвосты» предстоит не только Р. Эрдогану, просто он первым заявил об этом во всеуслышание. На самом деле ровно этим же предстоит заниматься и нам — России, и Китаю, и нашим «заклятым западным партнёрам». 2028-2030 гг. — это время завершения большого исторического цикла, и от того, кто и сколько успеет за это время сделать, будет зависеть и то, в каком состоянии каждый игрок войдёт в цикл новый.
Нет Комментариев