Во Франции снова драма на этноконфессиональной почве

Французская общественность вновь дискутирует, порой весьма ожесточённо. Журналисты, эксперты, политики схлестнулись копьями и каждый горячо доказывает свою точку зрения. Одни бросаются на амбразуру ради свободы слова и выражения, другие говорят о морально-этическом аспекте уважения прав человека на веру и религиозные убеждения. Результат вполне предсказуем – поговорят и успокоятся. До следующего трагического раза.

По моему убеждению, дискуссия в такой тональности – это тупиковый путь. Основная проблема в том, что ружьё висит на стене, и снимать его никто не думает. Ружьё это дальнострельное и бронебойное, не чета тем охотничьим, что висели на стенах у персонажей в прославленных произведениях русской классической драматургии. Оно заряжено и готов выстрелить в любую минуту. Правда, жестокая правда, состоит в том, что Франция уже много лет балансирует на пороге жестокой гражданской войны, по сравнению с которой беспорядки в США могут показаться детским лепетом. Межэтническое противостояние тлеет, но его дух в любой момент, при определённом стечении обстоятельств может вырваться на свободу.

А всё почему? Потому что правительство Франции решило всех принимать. Без условий и ограничений.

Тогда, после отделения Алжира, после крушения французской колониальной системы, во Францию направились потоки беженцев. Их принимали. Но белые французы ничего не сделали для того, чтобы примириться с ними. Любой белый француз – это неисправимый расист, и спорить с этим нет смысла. Это так. Я сам не понимаю, почему человеческая психика так устроена – почему белый француз смотрит на плебс из «чёрной Африки» как на существа ниже себя. Откуда эти доктрины собственного этнокультурного превосходства, въевшиеся с молоком матери?

Исторически самыми радикальными и отпетыми евгенистами и национальными селекционерами были именно французские мыслители рубежа веков. Достаточно вспомнить Алексиса Карреля, вдохновившего и нацистских евгеников. Сколько врачей, учёных, исследователей во Франции служило идее евгеники. Сегодня в сознании рядового обывателя во Франции это сохраняется. Опыт Советского Союза – опыт интернациональной дружбы, братства, свободы – не мог быть учтён официальным Парижем, потому что французские власти относились к коммунизму, мягко говоря, весьма скептически. И в то же время, исповедуя стыд за своё свирепое колониальное прошлое, открыли свои границы. Приняв тысячи переселенцев, они так и оставили их вариться в этническом гетто, не сделав их равными себе. Дискриминация носила скрытый и открытый характер. Человек иного цвета кожи, иной фамилии, как бы ни старался, не мог доказать, что он француз. Было построено многослойное общество, напоминающее слоёный пирог – белая кость наверху, чёрная кость внизу. Переходов, обертонов не бывает.

В 90-е годы традиции продолжились. Французы, лия крокодиловы слёзы о несчастных чеченцах, жертвах режима, открыли для них свои границы.

Сколько странных людей я встречал на улицах Парижа ещё в 2012 году – не перечесть. Помню, как чеченские ребята спокойно обсуждали свои рядовые дела возле Эйфелевой башни. Это сознательная политика французских властей – принимать «обездоленных, обиженных» борцов за «свободу и независимость» Кавказа. Их никто не заставлял. Они сами пошли на этот шаг. И тем самым заложили очередную бомбу замедленного действия под свой фундамент.

Логика белого француза бесхитростна – мы им даём приют, платим социальное пособие выше зарплаты, обеспечиваем прокормом, штанами и образованием – а они мстят нам чёрной неблагодарностью и заставляют нас жить в условиях мусульманской обрядовости. Так надо задаться вопросом: может быть, кроме прокорма и штанов есть другие категории? Может быть, начать нужно с себя? Не хлебом единым, месьё. Человек, которому указывают на место, неизменно обижается. Если ему, его родителям и его потомкам указывают на место постоянно – обида становится генетически обусловленной. И становится частью его культуры. А если в прошлом у Франции – тягчайшие преступления против мира и человечности в оккупированных ею территориях Западной Африки – то это часть многовековой культуры. Не понимать этого невозможно.

Это и привело современную Францию на порог гражданской войны. Достаточно кому-то нажать на спусковой крючок, устроив провокацию в публичном месте – на рынке, в мечети, в магазине – как шлюзы прорвутся. Натиск сдержать будет нельзя. В такой ситуации жалко рядовых обывателей, которые, повторяя шаблонные вопросы-озабоченности, так и не поняли, какой ужасный социокультурный эксперимент над ними провели.+

Александр Филей, Латвия