ИГРА С РУБЛЁМ. В ЧЁМ МАНИПУЛЯЦИЯ? МИХАИЛ БЕЛЯЕВ ОТВЕТИЛ НА ЖЁСТКИЕ ВОПРОСЫ

Пресс-секретарь главы государства Дмитрий Песков заявил о том, что Кремль не видит угрозы для финансовой стабильности в России из-за ослабления рубля. По его мнению, «ситуация лучше, чем это можно было бы спрогнозировать».

Ранее пресс-секретарь заявлял, что Кремль не сомневается в макроэкономической стабильности в России. И назвал экономические показатели, которые ранее обсуждались на встрече президента с премьером, «очень хорошими и многообещающими» и даже «лучше, чем это могло быть спрогнозировано».

Глава ЦБ Эльвира Набиуллина между тем призвала «не искать «теории заговора», пояснив, что рубль ослабляют специально, «чтобы помочь бюджету».

Мы видим, что когда курс ослабляется, начинаются разные «теории заговора», что чуть ли не специально [происходит] ослабление, для того чтобы увеличить доходы бюджета, или какие-то другие теории. Масштабное укрепление курса в прошлом году многие воспринимали как победу над обстоятельствами. Но надо честно признать, что это было всё-таки следствием, прежде всего, резкого роста экспорта и снижения импорта тогда. Есть инструменты для сглаживания краткосрочных колебаний, в том числе наши свапы. Но плавающий курс, на наш взгляд, это благо, которое позволяет вот эти внешние изменения, внешние шоки легче абсорбировать экономике,

— подчеркнула Набиуллина.

Ведущий «Первого русского» Юрий Пронько обсудил эту тему с финансовым аналитиком, кандидатом экономических наук Михаилом Беляевым в эфире программы «Царьград. Главное».

Опасаться нечего?

Юрий Пронько. Михаил, вы разделяете отсутствие опасений? Ну, по крайней мере, со слов Дмитрия Пескова.

Михаил Беляев. Опасений особых нет. У нас большая экономика. Кроме того, она всё-таки многоотраслевая. Прежде всего, она сырьевая и ориентирована на экспорт. И это те продукты, которые нужны везде и всюду. Да и сами компании энергодобывающие очень высокотехнологичные. Это фундамент.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

Вы знаете, что крупная экономика может достаточно долго находиться в районе нуля, в состоянии какой-то рецессии или лёгкого роста. Но я считаю, что это не то, что может нас сейчас удовлетворить.

И даже то, что наше положение в настоящее время лучше, чем прогнозировали, это не значит, что оно хорошее. Прогнозисты могут ошибаться. Особенно если это чиновники. Поправили в сторону, так сказать, похуже, чтобы потом, если вдруг получится действительно хуже, за это не отвечать.

—  То, что вы сейчас объясняете, это такая психология, логика мышления.

— Да, нагнали страхов и ужасов, чтобы все приготовились к чему-то такому страшному. А получилось плюс ноль.

—  А за это не надо отрывать головы? Это же обман? Разве нет?

— Конечно, надо. Что это за прогнозисты, когда ты получаешь 0,6% экономического роста и начинаешь этим очень сильно гордиться? На мой взгляд, тут предмета для гордости мало.

—  Но мы с вами можем пойти дальше.

— Можем. И пойдём.

—  Нас с вами на экономических факультетах обучали. И если мы берем вот эту контрольную позицию 0,6% — это статпогрешность. То есть я могу её обнулить вообще. И сказать, что никакого роста нет.

— Ну, конечно. Социально-экономические улучшения в стране можно ожидать тогда, когда темпы роста ВВП приближаются к 4%. Всё, что ниже 4%, если это не статошибка, то тогда топтание на месте. Ну, может быть, более элегантное цифровое выражение рецессии. Но проблемы она не решает.

Обвал рубля

—  Объясните мне, зачем они обвалили рубль?

— Юрий, рубль — это достаточно длинный разговор. Вы знаете, что у нас есть лица, заинтересованные в том, чтобы он был слабым. Вся экспортная выручка, которая поступает к нам в иностранной валюте, потом пересчитывается в рубли. Она по своей массе получается больше. Соответственно, тот, кто экспортирует, получает денег больше и кое-что отчиняет в бюджет. Что тоже нравится Минфину.

Вот мы и слышим, что слабый рубль — это «хорошо» и как «хорошо» мы должны себя чувствовать.

—  Ну, это же чушь? Это же чушь!

— Чушь. Потому что экономика — это не только упрямая дама, которая кое-куда посылает, но и зачастую это игра с нулевой суммой. То, что ты выигрываешь якобы на экспорте, то же самое ты проигрываешь на импорте. Но больше и с далеко идущими последствиями.

Так, по первой итерации ты получаешь просто более дорогие товары. Купил что-то за доллары там, привёз сюда, и нужно ставить банку по рублевой цене. Понятно, что она получается раза в полтора дороже. А это прямой путь к инфляции и росту цен. Но ладно, это потребительские товары. И это как-то можно пережить…

ФОТО: ЦАРЬГРАД

—  Нет, не ладно. Категорически не ладно. Это моя принципиальная позиция. У сырьевиков есть лоббисты, у Минфина есть лоббисты. Сам Минфин является лоббистом. Но у простого народа нет лоббистов?

— Сейчас скажу, что ещё хуже. Это когда корпорациям и предприятиям нужно развиваться, двигаться вперёд, создавать материально-техническую производственную базу, заниматься импортозамещением и так далее, а импортируемое оборудование и компоненты, которые мы ещё не производим, но это нужно, чтобы изделие получило законченный вид, становится дороже.

И тогда предприятия либо отказываются от таких перспектив развития. Либо покупают и закладывают это в конечную стоимость своей продукции. Конечно, это создаёт тормоз для развития экономики.

—  Они же это понимают?

— А вот не знаю. У нас же есть наблюдатели с Неглинки [на ул. Неглинной находится центральный аппарат ЦБ России. — Ред]. Я думаю, они и готовили этот тезис для пресс-секретаря. Они не видят никаких рисков, кроме растущей инфляции. Причём той инфляции, которая спровоцирована сама по себе.

—  Ну, так она, Неглинка, тогда должна была встать в позу и сказать: нет, нельзя девальвировать!

— Да! Но это для неё повод сообщить о том, что Совет директоров ЦБ на заседании 21 июля повысит ключевую ставку до 8% годовых. А инфляция плюс повышение ключевой ставки даёт второй виток затруднения развития экономики.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

Потому что всё, что ниже 8%, для экономического роста безразлично. Экономика не различает 4% или 5% инфляции. Макроэкономика, я имею в виду.

—  Я понимаю.

— Она это не различает. Ей что четыре, что пять. Тем более что четыре процента — это искусственный рубеж. В своё время я прочитал шуточный, но не лишённый смысла афоризм. Wall Street Journal, вполне уважаемое издание, написало: «Если вы не можете добиться таргета по инфляции — повысьте таргет». И это экономика не различает.

Монополий в России нет?

—  На Неглинной таргет уже превратили в фетиш. Я про эти 4%  слышу из год в год. Они говорят, что «хотя бы достичь четырёх». А теперь у них 2024 год прогноз — 4%.

 — У них механизм другой, я не хочу сейчас уходить в это. Они считают, что с помощью повышенной ключевой ставки можно добиться снижения инфляции. И видят за инфляцией производственные характеристики, связанные с безработицей и прочим. А у нас инфляция — это цены, которые задают наши уважаемые корпорации, доминирующие на рынке.

—  Это называется «монополии».

— Да. Я специально это слово не произнёс.

—  А я вот принципиально его произнёс. Потому что они меня достали.

— Да, это монополии. Более того, олигополии. То есть несколько крупных компаний, которые действуют сообща, но формально монополией не являются. Поэтому уважаемое ведомство и говорит, что «у нас монополий никаких нет, а есть только несколько компаний».

Так вот, ближе к теме. При ставке 7,5%  по кредитам и 8% — экономика это чувствует, да ещё как. Потому что 7,5% — это трудновато, а 8% — так совсем. Но это с тем условием, что идёт развитие, импортозамещение, закупки и так далее. Что создаёт сплошные тормоза для развития экономики.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

Возникает вопрос: почему смотрели сквозь пальцы на то, как обваливается? Этого никто объяснить не может. Потому что экспортное лобби и минфиновское лобби, которое видит за обвалом рубля свою повышенную выручку и какое-то наполнение бюджета [от экспорта-то денег получается больше], вот это приветствует.

Хотя вы и не рекомендуете читать газеты до завтрака — после завтрака почитайте. Вы нигде не прочтёте про механизм импорта, который связан со снижением курса. А про экспорт — везде и всюду. Нам это надо, потому что облегчает экспорт, потому что позволяет наполнять бюджет.

—  То есть фактически мы манипулируем?

— Да.

Отток капитала из страны

—  Одно выпячивают, другое убирается… Ваши коллеги сказали о том, что потеря уверенности в завтрашнем дне провоцирует отток капитала. И речь идёт не про олигархат, который манипулирует разными схемами, слепыми трастами, внутренними и внешними офшорами. А про т.н. средний класс или верхнюю планку среднего класса. Ведь они в связи с событиями, в том числе 24 июня, небезызвестными, это спровоцировали.

— Это да, Юрий. Но я бы опустился ещё на один этаж глубже. Ведь глубинное соотношение валютных курсов зависит от общего состояния экономики. От сравнительного состояния двух экономик. Американцы же как-то, несмотря на острые публикации, преодолели свои кризисные явления? У них всё относительно ничего.

—  Джанет Йеллен, глава Минфина США, тётка серьёзная…

— А что происходит в нашей экономике? Формально мы показали 0,6% роста. За счёт чего? За счёт выполнения нацпроектов. Туда были вложены бюджетные средства.

То, что наш ВПК работает в три смены, это дало раскрутку экономике. Но это ещё не всё. Потому что вся экономика — это предпринимательский корпус. Который, как минимум, на 60-70% находится в выжидательной позиции. В позе если не просящего колбасу щенка, то, во всяком случае, ожидающего, что что-то изменится или кто-то в очередной раз им поможет.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

—  То есть они не могут понять, что дальше?

— Да и не хотят. Несмотря на то что они являются героями капиталистического труда, они привыкли работать в тепличных условиях. То есть либо мы работаем на экспорт, где у нас повышенные прибыли без особых хлопот с нашей стороны. Либо мы работаем с бюджетом. Вообще без хлопот и за большие деньги.

А когда надо работать в жёстких условиях санкций и действительно предпринимательской активности и наступательности, то они не очень хотят этим заниматься. Поэтому заняли выжидательную позицию. Так продолжается уже несколько месяцев, и это оказывает депрессивное воздействие и на настроения, и на экономику.

А второй момент — это то, о чём вы говорили. Это внешнеэкономическая сфера. Внешняя торговля, движение капитала и прочее. Ну, ладно, торговый баланс у нас чуть просел. Но положительный. Значит, пока мы не можем говорить, что он как-то сильно отрицательно действует. Скорее всего, нет. А вот отток капитала — это действует понижательно на рубль. А триггером тому, чтобы он покатился вниз, послужил тот информационный фон, который случился две недели тому назад. И так было не очень спокойно, а тут ещё такое.

—  Вы согласны с коллегами, что это могло сдетонировать?

— Конечно, это сдетонировало. При этом Центробанк, несмотря на то что согласно закону о банках и банковской деятельности должен заботиться об устойчивости нашей валюты, он встал в позу наблюдателя. И только через неделю ЦБ заявил, что не видит никаких рисков, а только наблюдает. И потому не столько спровоцировал и не столько устроил вот это вот падение рубля по отношению к доллару, сколько допустил.

—  Может быть, они сами в растерянности находятся и не знают, что говорить? Момент выступления главы Центробанка Эльвиры Набиуллиной на финансовом конгрессе в Петербурге ведь совпал с обвалом. Поминутно можно проследить. В то время, как звучали её благостные рапорты, это всё падало, падало, падало…

— Ну, во-первых, есть понятие словесных интервенций. То есть ты должен был выступить с других позиций как-то. Но у нас…

—  Не научились.

— У нас не Гринспены [Алан Гринспен — американский экономист. — Ред] пока ещё, к сожалению. Авторитет есть, но не гринспеновский. Это был глава Федеральной резервной системы в течение длительного времени, непререкаемый авторитет. И к словам Алана Гринспена прислушивались все, кто только мог. У нас прислушиваются, но не в такой степени, конечно.

—  Вы дипломат.

— А второе — в момент, когда это всё началось, надо было выступить не только со словесными интервенциями, но и с реальными денежными интервенциями. Вбросить туда эти деньги — тогда, может быть, удалось бы это притушить. В том числе и там, где можно быть солидарным уже не с пресс-секретарём, а с самим президентом Владимиром Путиным. О том, что на нашем небольшом рынке очень хорошо орудуют манипуляторы. И они сработали. Это выбило бы карты из рук этих манипуляторов.

—  Но этого не было сделано.

— Да. И если ты видишь, что это падает… Есть же механизм биржевых торгов? Когда биржа у тебя выходит из-под контроля, ты не наблюдаешь, а просто останавливаешь торги, даёшь передышку. На сутки или двое. Хотя больше, чем на сутки, редко останавливают. Но за это время происходит какое-то охлаждение, отрезвление, ещё что-то. А потом — либо ситуация корректируется, либо замораживается.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

Ни первое, ни второе, ни третье не было сделано. Мы смотрели, мы наблюдали. Мы всем сообщили, что рисков не видим, как обычно.

Чего ждёт бизнес?

—  И продолжаем об этом говорить. Но риски, на самом деле, серьёзнейшие. Потребительские. Это падение покупательной способности у домохозяйств. Бизнес, как вы сами привели пример, намеревался приобрести технологии, неважно какие, но зависимые от импорта. Всё, сейчас руки уберёт и скажет: я не могу! А если ещё и ставку поднимете, то всё… Что это означает, на ваш взгляд?

— Бизнес обладает определённой живучестью. Когда я студентам читаю лекции, я говорю, что экономика — это наука не о километрах, не о киловаттах, не об этом. Это наука о жизни и борьбе за жизнь. А за жизнь борется каждый сам, на своём месте, работая, как-то выкручиваясь из ситуации. Точно так же и корпорация. Если она не хочет банкротиться и уходить с рынка, то начинает выдумывать, как ей бороться. Больше, меньше … Но в таких условиях говорить о каком-то бурном росте, о достижении 4%, конечно, не приходится.

—  А зачем они эти слова произносят? Я, вот, услышал от одного очень высокопоставленного чиновника, что мы в своём развитии больше не будем зависеть от иностранных технологий. Красиво звучит!  Но к реальности не имеет никакого отношения.

— Никакого, да.

—  А зачем они это произносят?

— Ну, потому что звучит красиво. Только поэтому.

—  Подождите, а ответственность? За то, что они произносят. Вот мы, журналисты, отвечаем за каждое слово, которое произносится в эфире. В прямом ли, в записи и так далее. Я хочу, чтобы политики тоже несли ответственность. Вот, красивые фасады… А в реальности ситуацию довели до того, что народ ахнул опять.

— Да.

—  Стенки кошельков стали вновь слипаться. И не потому, что много покупок, а потому что очередная девальвация в стране произошла.

— Да, потому что идёт инфляция… И она влечёт за собой рост цен. Но у нас, повторюсь, инфляция происходит не оттого, что вброшены лишние деньги, а из-за того, что у нас на рынке, причём не обязательно на потребительском помидорном рынке, действуют монополисты.

—  Впервые цена на лук выросла более чем на 70 с лишним рублей.

— Ну да. То помидоры, то лук… У нас один вице-премьер недавно заметил, что цены упали на минус 1,22%. И все газеты запестрели заголовками о том, что у нас началась продуктовая дефляция. Помните, месяца полтора назад?

—  Я помню это всё, да.

— Вот, продуктовая дефляция. Оказывается, вице-премьер более прозорливый, чем я.

— Я ему предлагаю не журналистам об этом сообщить, а пойти в народ и сообщить народу. Вот если обойдётся матерком, то будем считать, что ему повезло. После таких заявлений.

— И причём это не только продовольственный рынок, помидорно-луковый, как выяснилось. Это практически в любой отрасли.

Я в своё время занимался западной экономикой. И вот там возьмёшь ценз любой отрасли или подотрасли — и видишь в списке две-три крупные компании. А дальше идёт шлейф мелочи всякой. Там тоже отрасли все монополизированы.

Но при этом у них монополия не может диктовать свои условия рынку. Потому что для этого существует антимонопольное ведомство. Настолько же могучее, как налоговое. Оно может инициировать собственные расследования.

Поэтому все эти разговоры о том, как узнать, как увидеть… Возьмите командировку. Посмотрите, почитайте книги. Посмотрите, как там это делается.

ФОТО: ЦАРЬГРАД

Но тут начинаются жульнические контраргументы по поводу того, что мы не можем вмешиваться в деятельность рынка. В деятельность рынка, то есть спроса и предложения классического, вмешиваемся не мы. А вмешивается монополия. Потому что именно она ломает вот это соотношение спроса и предложения в свою пользу. А ты как антимонопольное ведомство защищаешь рынок от произвола монополии, разрешая им получить среднюю прибыль или сверхприбыль. Потому что если она получена за счёт технологического прогресса, за счёт введения рациональных методов управления хозяйством, то это называется сверхприбыль. И она считается законной.

Но если ты получаешь сверхприбыль за счёт того, что умеешь вздувать цены на лук на 70% ни с того ни с сего, то извините…

— Главное, оказаться в нужный момент в нужном кабинете. И в нужное время. И доказать свою необходимость. Вы это знаете лучше меня… Как-то безрадостно у нас получилось. Или всё-таки есть у вас оптимизм?

— Юрий, я рад тому, что наша экономика всё-таки базируется на сырьевых и энергодобывающих отраслях. То есть она не отсталая. И мы добываем и продаём то сырьё, которое нужно всем и везде. И на этом всё держится. Кроме того, эти компании сами по себе являются сверхвысокотехнологичными. Они определяют и рентабельность, и высокую эффективность добычи того продукта, который продаётся за рубеж.

Я надеюсь, что у нас будет вразумительная промышленная политика и денежно-кредитная политика. Потому что это фундамент, чтобы получилось всё остальное.

—  Пока не очень получается. Спасибо большое!