Бурное развитие в данном случае – понятие относительное. Так, общие параметры российской внешней торговли за 2022 год 850,5 млрд долларов, за год нынешний нарастающим итогом выходит пока 752 млрд долларов, и доля Ирана пока составляет скромные 0,5 % от торговли России и 4 % от торговли Ирана.
По Ирану есть определенный разброс данных взаимной торговли. Судя по одним сведениям из иранских СМИ, оборот за вычетом «непубличных сделок» зафиксируется на отметке в 3,1–3,3 млрд долларов. Судя по сообщениям по линии Евразийского делового совета по Ирану, оборот уже в октябре подошел к отметке в 5 млрд долларов. Впрочем, тут уже, судя по контексту, учитывается и деятельность в сфере ВТС. Точные цифры ВТС неизвестны. Впрочем, в плане экономического взаимодействия эти показатели не являются определяющими.
Если брать «обычную» сферу торговли, то, по оценкам автора, мы балансируем с Ираном где-то в районе 4 млрд долларов товарооборота. Но даже оценки до 5 млрд долларов или пессимистичные, приведенные выше, все равно показывают, что перед нами очевидное несоответствие масштабов рынков Ирана (87 млн чел.) и рынков России (146 млн чел.). Эти показатели чуть выше оборотов России и Киргизии. Мы тут даже не берем сопоставление с российско-турецкой торговлей.
Нормально ли, что две страны, которые имеют столько общих интересов и емкие рынки, балансируют в таких показателях торговли?
Нет, не очень нормально. Конечно, ежегодно в СМИ появляются отчеты, что обороты растут на 20 %, 30 %, 40 %, но понятно, что процентный рост считается к низкой базе, и такими темпами до уровня оборотов с Турцией торговля с Ираном дорастет году так к 2040.
Как тут не вспомнить те значения, которые закладывались в десятки ТЭО под разные проекты, связанные с МТК «Север – Юг». В 2015, 2016 и последующие годы – это трехзначные показатели. Прошло семь лет, часть инфраструктуры даже на самом деле модернизирована, но имеем, что имеем.
И много можно по традиции сетовать на то, что что, мол, флота торгового на Каспии мало. Да, его мало, зато на Черном море малотоннажного флота относительно много. Но что-то вечно мешает этому флоту пройти через Волго-Дон на южную Волгу и Каспий, более того, на зимний период на Черное море уходит добрая половина и тех, кто работал на Каспии летом.
Сейчас много надежд возлагается на достройку участка ж/д «Астара-Решт», который позволит по суше выводить грузы на центральную часть Ирана и далее на юг и на Ирак. Однако отметим, что наиболее удобен для объемных поставок все-таки вход от портов Энзели, а от Энзели до Решта ж/д трасса построена, да и порты в этой СЭЗ модернизированы. В этом плане вряд ли участок от пограничной Астары (без сомнения, нужный) решит все проблемы роста товаропотоков.
Что же за напасть такая, если который год с самого верха уже просто требуют направить товарные потоки на Иран. Требовать-то требуют, но у нас даже временное соглашение о свободной торговле с Ираном трансформируется в постоянное уже пять лет, с 2018 года.
В этом году уже раза три говорилось, что «вот-вот», пока после пятичасовой встречи в Москве в декабре наши функционеры просто вынуждены были назвать конкретную дату – подписание 25 декабря. А если бы не было пятичасовой встречи?
Но и это только часть проблемы, поскольку противников сотрудничества с Ираном в либеральном лагере в России всегда было более чем достаточно, и это особо чувствовалось в банковском секторе. Корень же лежит, как ему и положено, гораздо глубже и, не раскопав его, очень сложно понять, что же мешает широкой торговле. Ведь вполне может получиться так, что и подписание постоянного соглашения о снятии барьеров и пошлин не даст ожидаемого эффекта.
В одном из прошлых материалов рассматривались особенности индийской экономической модели, где было показано, что при всех логически стройных построениях, когда все вроде говорит о том, что рынок Индии – это неиссякаемый кладезь, оказывается, что кладезь нельзя обычными методами распечатать.
С Ираном ситуация похожа, и тут нам надо понять, что у нас самих не так в нашей собственной экономической модели, что выталкивает нас с ряда перспективных рынков. Почему в одних точках мы закрепляемся, а от других, перспективных, нас отталкивает, как одноименные полюса магнитов.
Итак, возьмем российский экспорт, который за прошлый год подтвержденно составил 591 млрд долларов. Попробуем убрать из анализа главные сырьевые коды 27 и 72, т. е. углеводороды и черные металлы, вычтем руды и шлаки, экспорт металлов вне готовых изделий. В итоге получим экспорт продукции, которую можно маркировать как несырьевой экспорт – 162 млрд долларов.
Лидерами такого экспорта у нас будут три отраслевых группы: продовольствие и продукция сельского хозяйства – 41 млрд долларов, удобрения – 19 млрд и драгоценные камни – 18 млрд. Есть и другие довольно крупные относительно российской статистики направления: химия (10 млрд), атом (9 млрд), древесина (8 млрд), пластмассы (5 млрд), но безусловный локомотив – это сельское хозяйство и пищевые продукты.
По сравнению с 2000-ми годами, факт, который не может не радовать, тем более что он стал нашей сильной экспортной стороной. И логично, что на новые рынки, в частности тот же Иран, а далее на Ближний Восток, Пакистан и т. д., надо идти, опираясь на сильные стороны. По классике – усиливать их дальше.
Не будем обращать пока внимание на то, что по всем реляциям в СМИ экспорт аграрной продукции в 2022 году составил 41,5 млрд долларов, а по отчетам ФТС с кодами 01–24 (т. е. вся т. н. «пищевка»), он выходит 41,3 млрд долларов, просто мы понимаем, что готовой пищевой продукции идет на экспорт очень мало, и основа экспорта – сельскохозяйственное сырье (колосовые, масличные, бобовые и растительные масла).
А придираться к расхождению не будем, потому что в кои-то веки Россия вышла на существенные объемы поставок на экспорт муки, которые как раз и дадут «плавающие» 0,25 млрд долларов. Также отметим этот позитивный факт роста по муке, который нам весьма пригодится при дальнейшем анализе, и продолжим.
В общем, экспортеров можно поздравить с определенными успехами, несколько лет объемы экспорта наращиваются. Но кого нам поздравлять, кто эти подарил нам успех?
Успешные экспортеры прирастают в объемах ежегодно, и таковых у нас… 12 предприятий холдингового типа. Всего, кстати, в лицензионный реестр входит около 200 компаний, но вот успешная «десятка» в 2020 году имела долю 50 %, в 2021 – свыше 60 %, в 2022 – 70 %, и можно не сомневаться, что и в 2023 году доля уж точно не снизится.
Успешность, в общем-то, основана на простом сочетании факторов – это структуры, которые прямо или косвенно связаны с крупнейшими банками, создавая модель «элеватор – порт – кредитный ресурс». Им уже не надо бегать по рынку и торговаться с фермерами или агропредприятиями. Они выставляют цену приемки на воротах элеватора или в порту и принимают по ежедневной ставке. Агропредприятию нет смысла возиться со средними компаниями, у которых просто нет достаточных оборотных средств, чтобы выкупить урожай.
Сначала средний бизнес по сути дела убрали с рынков колосовых и кукурузы. Кто-то пытался делать совместные поставки, кооперироваться, чтобы набрать судовые партии, но достаточных оборотных средств не было.
Формально кредитование никто не отменял, но неформально можно было получить процентов 25–30 %, и то в лучшем случае, и не всегда. Середняки перешли на вторичные культуры – зернобобовые, и кто как умел вкладывался в сортировку, потом пришло время и этого рынка.
С каждым годом «средний класс» активно ищет какие-то нишевые продукты, но поле все сужается и сужается. Перед крупными трейдерами с бездонным оборотным ресурсом середняки, понятное дело, пасовали, поскольку такой трейдер мог за два дня перебить любые контракты, держать цены ниже тех, по которым контрактуются на экспорт середняки.
Может быть, это хорошо? Ведь концентрация рынка – это стабильность оплаты аграриям, хранение, логистика и т. п.?
Как сказать, ведь калитка открывается в обе стороны, и аграрии далеко не всегда (а по сути – почти никогда) не могли получить те цены, которые бы сформировали для них достаточную рентабельность. Вот цена «на воротах»: хочешь – вези, не хочешь – не вези. Хочешь – держи урожай, хочешь – отдавай середнякам, если те по сусекам наскребут на него.
Спорить о том, концентрация – это хорошо или плохо, можно долго, весь вопрос в том, что на экспорт Россия работает с регионами, у которых сложились свои торговые модели. «Концентрированный» российский аграрно-трейдерско-банковский бизнес нацелен на работу с крупными партиями – 15–25 тыс. тонн и выше. Действительно существенной партией вообще считается объем от 40 тыс. тонн. Российский средний бизнес, если что и мог выставить, так это 5 тыс. тонн, и то зачастую в складчину.
Вообще, можно подумать, что средний бизнес в агросекторе – это такие барыги, которые там купили, тут продали, напрягая тружеников села. Однако в реальности средний бизнес – это самый активный и самый незащищенный класс, который можно представить.
Любой торговец мечтает обзавестись какими-то мощностями по переработке, и некоторые рано или поздно этого даже достигают. Но что они имеют? Небольшой склад в аренде, подержанные сепараторы в лизинге, вечные кредиты, которые то дают, то не дают.
Если на обороты и получается «добыть» даже по адекватной ставке 40–50 млн в год, то этого в данном секторе очень мало. Это хорошо, если хватит отгрузить две-три партии на малотоннажных судах. При этом аграриям середняки всегда дают цену чуть выше, чем рыночные монстры, за деньги платят больше, и весь год проходит в поисках средств. Сколько кого хватает на это, кого-то года на два, кого-то аж на семь лет, далее человек уже готов отправляться куда угодно, хоть в дурдом. Ведь и конечные цены уже регулирует не «свободная рука» рынка, а вполне себе определенная.
Самое интересное, что зачастую именно средний сегмент торговли обвиняют в росте цен, хотя не очень понятно, как середняки могут влиять на яйца, объемы сахара, гречки, пшеницы, а самое главное – не очень понятно, каким финансовым ресурсом они могут это делать и как будут придерживать объемы со своим хроническим дефицитом оборотных средств.
И вот тут у нас вступают в действие те самые торговые модели. Крупному бизнесу не очень интересны рынки, где существенную роль играет распределенная торговая сеть. Структуру здесь можно было хорошо наблюдать в отгрузках по линии Черноморской зерновой инициативы, сиречь «зерновой сделки»: 30 % Китай, 40 % Европа в виде портовых хабов Испании, Бельгии, Нидерландов, 20 % Турция и ± все остальное.
Российская структура почти повторяет это распределение, просто в одно время чуть больше уходит в Индию и Бангладеш, другое время вырываются вперед Алжир и Египет. За Египет РФ и Украина вообще традиционно воевали годами, поскольку рынок по сути централизованный и поэтому интересный.
А что же остальные рынки, Иордания, Ливан, Ирак, Саудовская Аравия, Иран?
А вот тут проблема в том, что там нет покупателей, готовых контрактоваться на десятки крупных корабельных партий. Множество средних покупателей есть, причем можно выделить и лидеров по три-четыре на каждую страну, но масштаба сделок им не хватает. Плюс ко всему порт Бейрута понес колоссальный урон от взрыва аммиачной селитры.
Однако сам по себе Ближний Восток живет и продовольствие потребляет, через Иран и Турцию. Иран и Турция – это как раз рынки, где действует много средних по российским меркам операторов, и они как пчелы наполняют ближневосточные соты продовольствием. Все вместе они дают региональный объем, но не в плане привычных для крупного бизнеса контрактов.
До определенного момента именно с Турцией наши середняки вели в основном дела, потом терялся один сегмент, следом другой и т. д., ибо концентрация шла маршем. С Ираном долгое время просто не умели работать, поскольку не было инфраструктуры платежей, и этот рынок был уделом определенных региональных групп.
Уже пару лет как некие усилия прикладываются, чтобы этот торговый маршрут активизировать, иранцы порты модернизируют, дороги строятся, платежные системы соединяются. Казалось бы, вот та ниша, куда может направить стопы средний бизнес. А чем направлять?
Оборотки нет достаточной, а если она добывается, то ценники установлены не средним бизнесом. Нет оборотных ресурсов, судовладельцы не погонят суда на Волгу, они предпочтут курсировать по Черному морю. Некоторые энтузиасты брали суда в тайм-чартеры, но тайм-чартер требует, чтобы судно не стояло ни дня в сезон, тем более что Волга в среднем течении с конца ноября закрывается для судоходства.
В итоге те же иранцы сами начинают закупать продукцию, тем самым вновь выдавливая середняка с поля, но делают это не от особой вредности, а вынужденно.
Здесь можно много привести разных историй, которая у каждого среднего бизнеса будет принципиально общей, но различаться в деталях. Можно долго описывать конкретные вопросы: как документально оформлять перевозки, как режут в сезон рынки наличкой, как сертифицировать, как учитывать налогообложение и проч., однако в данном случае для экономии времени лучше сконцентрироваться на принципиальном вопросе.
А он в том, что структура рынка, которая складывается у нас на главном направлении несырьевого экспорта, не соответствует той структуре, которая есть в значительной части Ближнего Востока, Ирана и даже Турции.
Проще говоря, не развернув в сторону Ирана средний по уровню бизнес, рынок Ирана так и будет нами осваиваться годами по чайной ложке, а со стороны Турции не будет проникновения совместного дальше турецкого порта. Да, собственно, и Турции это уже особо не нужно, поскольку зерновая сделка насытила рынок.
Проблема концентрации на самом деле колоссальна в России. Вот почему автор предложил отметить поставки муки? Потому что середняки с середины прошлого года, как ввели, по сути, лицензирование экспорта, тут же подхватили нишу по муке и потащили ее в тот же Иран.
Сложилась в кои-то веки хорошая ценовая позиция, ведь внутренние цены снизились, а экспортные на муку повысились. Однако и тут Турция выдала «на гора» экспорт в 1,2 млрд долларов по муке, а Россия только 0,25 млрд. Но хуже другое, средний бизнес по аналогии уже ждет, когда крупные акулы обратят на это направление внимание, и если обратят, то работу можно будет сворачивать. Проблема в том, что монстры все равно тот же рынок Ирана не освоят в силу описанной разницы структуры и интересов.
Что делать с этим катком концентрации, за которой стоит де-факто банковский сектор, решительно не понятно. И дело даже не в том, что по сути средний бизнес – это уже деятельность по аренде чего-либо «производственного» у банка в плане совместного арбитражного управления (в лучшем случае). А в том, что огромные рыночные сегменты экспорта некому и нечем осваивать. Банкам иметь бизнес, который продает по капле, неинтересно, а в итоге теряется целое озеро.
Нет Комментариев