Для мариупольцев слово «Агробаза» значит то же, что для киевлян Бабий Яр, – место массовых расстрелов мариупольских евреев, раненых красноармейцев и коммунистов. Страшное место, с которым теперь соперничает «Аэропорт», где сгинули уже в наши дни сотни мариупольцев, заподозренных в сепаратизме.
Мемориал на месте расстрела мариупольских евреев (Агробаза)
Каждый год в октябре на Агробазу едут мариупольцы отдать дань памяти тем, кто остался лежать в выкопанных противотанковых траншеях навсегда. Приезжают и те, кому чудом удалось спастись, в основном, это были дети, которых родители толкали в траншею раньше, чем раздавались залпы. Выбравшись ночью из рва и вернувшись в город, эти дети становились своеобразной «лакмусовой бумажкой», заставляя соседей, знакомых и просто чужих людей проявлять своё истинное лицо.
Арон Наумович Резник приехал в Мариуполь в начале восьмидесятых годах из Риги посетить место, где мог бы остаться навсегда. Во время расстрела он был ранен в ногу, однако смог выбраться и кое-как с помощью подобранной по дороге палки дойти до Мариуполя, где совершенно чужие люди положили его в больницу, сказав, что он – сосед-украинец, а вся семья пострадала при воздушном налёте, он один выжил. Держали его в больнице почти год, пока одна из медсестёр не заподозрила в нём еврея. Пришлось Арону уйти из госпиталя, однако ему вновь встретились добрые люди, у которых он прятался всю оккупацию.
У спасшихся из рва Агробазы обычно на всю жизнь остались два имени – данное родителями и то, которое им дали после спасения.
Так Захарий Аронович Мельцен стал Яковом Андреевичем.
В 1941 году ему было девять лет, в семье было ещё двое детей, да и родни было много – около сотни, если он ничего не путает. Все они остались в траншее Агробазе, спасся он один.
Сразу после оккупации Мариуполя (8 октября 1941 года), немцы распорядились, чтобы все евреи нашили на одежду шестиконечные звёзды. А ещё через пару недель всем приказано было явиться с вещами и документами в так называемый «полк», теперь это первый корпус Приазовского технического университета. В нём устроили гетто для евреев, оттуда их и повели на Агробазу.
1-й корпус ПГТУ, в этом здании в 1941 году было еврейское гетто
Яков Андреевич вспоминает, что охрана была не очень строгой, его мама могла сбегать домой, чтобы забрать ещё что-то из вещей или продуктов. Никто не бежал, потому что верили – их поселят в каком-то месте, куда свезут всех евреев. Да и куда было бежать?..
Яков Андреевич помнит, как шли они по мангушской дороге на Агробазу, как над ними кружил самолёт, и все боялись – вдруг сбросит бомбы…
Мариупольские евреи с вещами идут в «полк», октябрь 1941 года
По пути в «полк», октябрь 1941 года
Когда подвели ко рву, уже заполненному трупами, мальчику удалось проскользнуть мимо пьяного немца и не раздеться, на нём было одето сразу два костюмчика. Он шёл по краю рва за отцом и в какой-то момент край траншеи обвалился, ребёнок упал, и сразу начали стрелять. Пролежал Яков Андреевич под трупами достаточно долго, он даже не заметил, что пуля зацепила и его, попав в ногу. Когда всё стихло, вылез и увидел ещё двоих знакомых ребят, они были раздеты, в одном белье. Вылезла из рва и женщина с ребёнком и девушка. Все вместе стали отходить по степи, по дороге набрели на заброшенную бахчу и поели арбузов. Пошли дальше, в темноте мальчик отстал, болела нога, потерял всех и остался один.
Рассвело. По дороге ехала подвода с молочными бидонами. Яков Андреевич не побоялся и вышел на дорогу. Женщина сразу спросила, еврей ли он. И посоветовала прятаться получше, но молоком напоила. На следующей подводе ехал мужчина, задал тот же вопрос и отломил краюху хлеба. Так он и добрался до Мариуполя, пришёл к своему дому, который оказался опечатан. Идти было некуда, поэтому забрался на чердак. Там его и обнаружили соседи, чем-то ребёнок себя выдал, и по вечерам стали носить ему еду. А через пару дней ночью его забрал другой сосед, кузнец. Несколько дней Яков Андреевич провёл под кроватью, зато ему подлечили ногу. Но вскоре услышал, что за укрывательство евреев расстреливают всю семью и ночью потихоньку ушёл – куда глаза глядят, но опять встретился ему по дороге сосед. Он и посоветовал идти в село, где его никто не знает. И имя ему придумал – Яков Андреевич, и не Мельцен, а Мельников. Крестик на шею повесил и приказал не снимать.
Уже на закате жизни Яков Андреевич вспоминал с благодарностью всех, кто встретился ему на пути в тот страшный сорок первый год – их было много, везло ему на добрых людей. Пока не прибился в приазовском селе к «тёте Марусе», сказавшей: «Хай буде четвёртый сын», там и остался. Умер Яков Андреевич Мельцен, который восстановил только свою фамилию, оставив имя и отчество, придуманные соседом, в 1993 году.
* * *
Когда началась война, Людмиле Петровне Мадженко был 21 год, жила она с мамой и отчимом на Гавани и работала в больнице завода им. Ильича.
21 октября, после расстрела евреев на Агробазе, встретила на морском берегу мальчика лет девяти, который попросил поесть. Людмила привела его домой, расспросила, накормила. Мама сначала испугалась – за спасение евреев грозил расстрел. Но выход был найден – накануне в Мариуполь шёл пассажирский пароход из Одессы, который подорвался на мине недалеко от порта. Придумали Сене Кричевскому историю про то, как он спасся с парохода, как они нашли его на пляже, и оставили мальчика себе. И всё было хорошо, обжился Сеня, никуда не выходил очень долго. А потом не выдержал – вышел со двора и встретил соседку, которая закричала: «Сеня, а тебя почему не расстреляли?».
Мальчик так испугался, что долго даже в окошко боялся выглянуть.
А потом случилась и вовсе удивительная история, в которую трудно поверить, однако эта история совершенно реальная. Поселили в домик к Людмиле и её семье австрийца, прожил он у них почти год и очень привязался к Сене, да и вообще был он добрым человеком. Сеню представляли как сироту, который чудом спасся с парохода.
Собрался австриец уезжать домой в отпуск, детей у него не было. И взял он Сеню с собой, выправив ему документы. Говорил, что они с женой до войны очень хотели взять ребёнка из детдома, но не успели. Так Сеня уехал в Австрию, да и остался там после войны. А Людмилу нашёл уже в восьмидесятых.
* * *
При расстреле мужчина, стоявший перед ней, принял все пули, предназначавшиеся двенадцатилетней Соне. Девочка была сбита с ног его трупом и упала в ров невредимой. Ночью она ушла в степь, несколько дней блуждала, питаясь сырой свеклой и оставшимися арбузами, пока не добралась до села Стародубовки, где приютила её семья местной учительницы. Еды не хватало, и Соню передали в другую семью – греческую, а когда однажды к ним в дом пришёл немец и, показав на Соню пальцем, спросил: «еврейка?», все сказали, что самая настоящая гречанка. Однако после того случая стало опасно оставаться в селе – односельчане ведь знали, что не гречанка Соня. И ушла девочка в Мариуполь. Пешком. А по дороге забрела на хутор Стрелка нынешнего Новоазовского района, где и осталась. Пожилые супруги Анна Васильевна и Василий Климович позднее официально удочерили Соню, назвав её Светланой. Так и осталась она Светланой. Вышла замуж, родилось у неё трое детей, дождалась Светлана Васильевна внуков и даже правнука. И уже после её кончины родился ещё один её правнук – не оборвалась ниточка жизни. А ведь все они – дети, внуки и правнуки могли не родиться, если бы неизвестный мужчина не принял на себя Сонины пули, да не встретились ей на длинной дороге странствий сорок первого года добрые люди.
Мемориальная доска на здании ПГТУ, в котором в 1941 году размещалось еврейское гетто
Все, пережившие расстрел в Агробазе, говорят, что встречались им и плохие люди, конечно, но было их слишком мало по сравнению с теми, кто помогал, прятал, рискуя своей жизнью, кормил, принимал в свою семью, да и просто давал совет или кусок хлеба.
Добрые люди в то совсем недоброе время…
Заглавное фото. Колонну евреев ведут на расстрел в Агробазу. Мариуполь, октябрь 1941 года, источник – «Старый Мариуполь»
Нет Комментариев