«Сами себя обрезали»: Конституция 1993 года писалась не для людей

Конституция 1993 года, по которой живёт современное российское государство, игнорирует многие важнейшие для русских людей принципы. Она абстрагируется от религии, которая является фундаментом нравственности, не уделяет должного внимания семье как основе общества. Наша Конституция стыдливо обходит понятие «русский», несмотря на то, что русскими себя считает большинство наших граждан, и не признаёт преемство нынешней России от Российской империи.

Так считает замглавы Всемирного Русского Народного Собора Константин Малофеев, предложивший сразу несколько поправок к действующему Основному закону, учитывающих эти принципиальные для нашего народа положения. Эти поправки предполагают акцентирование внимания на религиозной составляющей жизни российского общества, которая в Конституции сегодняшнего вида отсутствует. Кроме того, Константин Малофеев хочет подчеркнуть, что мы — не многонациональный народ Российской Федерации, а русский народ, который, собственно, это государство и создал. Ещё одно предложение — закрепить в Конституции основополагающие ценности нашего общества. В частности, более рельефно обозначить институт семьи.

Специально для Царьграда член ЭС ВАК по юрнаукам Алексей Величко прокомментировал предложения замглавы ВРНС с правовой точки зрения, обратившись к опыту других стран.

Читая нашу Конституцию, поражаешься её доктринёрству. Такое ощущение, что документ писали люди, которые, во-первых, не веруют, то есть атеисты — и, кстати говоря, это истинная правда. Подавляющее большинство разработчиков Конституции 1993 года были людьми, к религии не имеющими никакого отношения, ещё из старых советских времён. Поэтому для них вполне естественно казалось умалчивать о каком-либо религиозном культе.

Читая нашу Конституцию, поражаешься её доктринёрству. Фото: Игорь Иванко / АГН «Москва»

Во-вторых, это были люди, мало сведущие в практическом государственном управлении, потому что там есть некоторые перлы, которые сейчас встречаются только в учебниках. Например, учение о разделении властей. Ещё со времён Монтескьё это некоторая теоретическая доктрина, которая нигде более в Конституции не закреплена, кроме как в Российской Федерации. Я говорю о европейских странах. И хотя эта доктрина ещё до сих пор является неким знаменем либерализма, демократизма, но практически ещё никто не пытается её реализовать по причине абсурдности самого предположения, что можно создать некий политический треугольник, который будет сам себя обеспечивать. Это всё полная ерунда. Только у нас и в США это реализовалось. Но в США свои практики, как обходить эту доктрину. У нас практик никаких нет, и на самом деле она выглядит просто нелепо.

Поэтому, конечно, если мы обратим внимание на остальные европейские конституции, то как раз увидим, что там эти же идеи, о которых говорит Константин Малофеев, вполне удачно не только реализуются, но и существуют уже многие десятилетия.

Там есть ряд стран, которые никоим образом не опасаясь упрёков в тоталитарности или в отсутствии свободы совести, закрепили господствующее положение того или иного вероисповедания. Это первый тип.

Второй тип — страны, такие как Болгария и Сербия, которые напрямую не установили преобладающее значение того или иного вероисповедания. Например, Сербия написала: мы являемся религиозным государством. Вот и всё. То есть они сразу сказали, что нравственные основы Сербии всё-таки хранятся не в чистом разуме каких-то умозрительных исследователей, а в вековых, тысячелетних запасниках религиозных культов. Нравственность и этика их носит абсолютный характер, безусловно, для всех и каждого, в этом отношении это религиозное государство. Или Болгария, которая нигде не выделила, что она является православным государством, но написала: для Болгарии традиционным является восточно-православное вероисповедание. Вот как хочешь, так и понимай эту фразу. Но тем не менее своё отношение к религии страна обозначила.

Третья группа государств — те, которые нигде не говорят о какой-то государственной религии, но, по крайней мере, вводят в обязательном порядке преподавание религии в государственных школах, например, Турция и Германия. И они никоим образом не отделяют государство от Церкви, на наш манер: мол, государство есть, а Церкви нет, то есть Церковь — где-то там, на уровне субъективной нравственности. Они говорят: да, Церковь и другие религиозные союзы существуют, но у каждого есть своя ниша. У политической власти — своя, у священноначалия — своя. Но это вполне естественно, так было и во времена, когда государственная религия была присуща всем европейским странам без исключения. Вполне естественное разделение сфер деятельности.

Наши разработчики Конституции перепутали два понятия: равнозначность (или равенство) религиозных культов перед законом и их равноценность. Согласитесь, это далеко не одно и то же. Свобода совести как раз предполагает, что все культы равны перед законом. И мы с вами можем исповедовать тот культ, который нам наиболее близок. Государство обязано обеспечить наше право веровать так, как мы это себе представляем. А равноценность — это как раз уже качественное содержание, когда определённый культ присущ той или иной нации, тому или иному народу. Конечно, совершенно нелепо отождествлять два понятия — равноценность и равенство перед законом. Формальное понятие и содержательное никак тождественны быть не могут. Это то, что касается инициативы Константина Малофеева по воцерковлению России, если так можно сказать.

Что касается национальной составляющей, это, конечно, нонсенс. Нигде в Конституции вообще не упоминается слово «русский». Такое ощущение, что русского народа нет по определению. Вот какой-то многонациональный народ. Российская Федерация — это что такое? Это механическое сборище отдельных этнических групп? По меньшей мере смешно. И, опять же, сошлюсь на европейские конституции, где как раз делается акцент на титульные национальности. Мне понравилось, как у испанцев — испанцы и иные народы Испании. И никто в испанскую Конституцию не тычет пальцем и не говорит, что они националисты. Ирландцы говорят: мы — народ Ирландии. Немцы говорят: мы — народ Германии, мы германцы. Поляки говорят: мы — польский народ. Болгары говорят: мы — болгарский народ. Совершенно нормально.

Что касается семьи и вообще обеспечения прав человека. Смотрите, как интересно получается. Внешне, если сравнить российскую Конституцию с другими европейскими, вроде бы что-то похожее, даже внешне, а содержательно — не так. Потому что без религиозной национальной основы все остальные права человека сразу зависают в воздухе. Они как бы есть, но их как бы и нет. И та же самая семья, которая в целом ряде конституций вынесена на первый план, и говорится о том, что это ячейка общества, институт восстановления общества, это основа общества и так далее, у нас проходит наряду с какими-то другими понятиями, которые имеют якобы защиту с точки зрения Конституции и обычного закона. Но ничем не выделяется.

То есть это совершеннейшая проформа, не более того. Вроде бы права какие-то есть, но прав нет, потому что отсутствует объективная нравственность, объективная этика, абсолютная нравственность. Всё становится условным. И сами права человека в редакции нашей Конституции тоже становятся условными.

У нас сроки содержания под стражей регулируются Уголовно-процессуальным кодексом, который написан в такой редакции, что люди могут сидеть годами, чего не было даже в Советском Союзе. В Советском Союзе девятимесячный срок содержания под стражей санкционировал лично генеральный прокурор. Сейчас у нас это делает майор райотдела полиции. И окончания срока предварительного содержания по большому счёту нет. Это срок давности по данному преступлению. А в той же Сербии прямо написано в Конституции, что любое задержание не может превышать шести месяцев. Всё, точка. Так это и есть защита прав человека. Потому что если для тебя человек — образ Божий, то ты относишься к нему соответствующим образом. А если для тебя человек — просто один из граждан многонационального безымянного народа, то какие там у него права! Волей-неволей, но сразу закладываем уничижительное отношение к личности. А все остальные помпезные слова о правах, что они имеют абсолютное значение, — это не более чем дань моде.

И, наконец, общая тема, которая Малофеевым не затронута, но затронута президентом. У нас в течение длительного времени, как минимум лет 20, постоянно дебатировался вопрос о том, можно ли вносить изменения в действующую Конституцию. И целый ряд весьма маститых учёных, в том числе такой известный человек, как Валерий Зорькин, председатель КС РФ, насмерть стояли на том, что Конституция — это священная корова, поэтому никаких изменений нет. Конституция, может, неидеальная, но она — почти совершенная. Поэтому никаких изменений.

Почему я упомянул о разработчиках как о людях, которые имеют отдалённое отношение к практике госуправления? Потому что понятно, как и при каких обстоятельствах писалась Конституция 1993 года. И почему целый ряд положений сегодня кроме жёсткой критики ничего не вызывает. 1993 год, только-только произошла сцена расставания Верховного совета с президентом. Ситуация накалена. Политическая ситуация совершенно неопределённа, нестабильна.

Понятно, что в этих условиях разработчики Конституции убирали всё, что могло вызвать какую-то негативную реакцию со стороны, например, национальных территорий. Например, Татарстана, который во главе с Шаймиевым тогда играл немаловажную роль в политической жизни страны. Или Башкортостана. Поэтому убрали любые ссылки на национальность. Для того чтобы показать, что Россия — это страна европейских народов, мы убрали любую ссылку на православие, на христианство. То есть сами себя обрезали, чтобы только походить хотя бы издалека на тот образ, который мы сами себе составили в отношении европейцев. Соответственно, Конституция писалась максимально быстро, не очень качественно, поэтому документ получился таким, каким получился. Естественно, что такие редакции Конституции не должны существовать столетиями. Они просто не имеют права на столь длительный срок существования.

Последнее. Мы в полной уверенности, что чем более атеистично, индифферентно к религии государство, тем крепче защищены права и свободы совести, потому что государству всё равно, кто во что верует и верует ли вообще, и какой там культ. Если только он не какой-то экстремистский, влекущий за собой негативные политические и социальные последствия. Но в результате получилось, что свободы совести нет. Мы уже которое десятилетие бьёмся над тем, чтобы преподавать, например, основы религии в школах. И вопрос до сих пор никак не может быть решён, как раз из-за того, что Конституция категорически запрещает какое-либо государственное вероисповедание, государственную идеологию.

Но, как я уже говорил, в тех же самых Германии и Турции религия в обязательном порядке преподаётся в государственных школах. И они не видят в этом ничего дурного. А наши дети такой возможности не имеют. Следовательно, свободы совести как таковой у них нет. Далее можно привести массу примеров аналогичного характера, где на самом деле свобода совести выступает не более чем неким умозрительным понятием, не наполненным никаким содержанием. Всё отдано на откуп конкретным лицам, конкретным чиновникам либо политическим деятелям, не более того.

А реально — какие гарантии свободы совести у нас? На мой взгляд, их совсем нет, если говорить начистоту. Сразу вспоминается Фёдор Иванович Тютчев, его послание Папе Пию Девятому, где он говорил: «Не от меча погибнет он земного, мечом земным владевший столько лет. Его погубит роковое слово: «Свобода совести есть бред!»». Такая мысль была у Тютчева. Мы забываем, что есть основополагающие понятия, которые ни при каких обстоятельствах затронуты быть не могут без угрозы распада нашей государственности.

Что касается предложения Малофеева сделать Россию правопреемницей Российской империи, оно совершенно разумно. Я вообще не понимаю, какие могут быть возражения против этого. Нас же не смущает то, что мы являемся правопреемником СССР. Никоим образом не смущает. Но сегодня в обратной ситуации доходит до смешного. Например, в Уставе РПЦ Московского патриархата нигде не говорится, что наша Церковь является правопреемницей той Русской Православной Церкви, которая существовала до 1917 года. Я думаю, что поскольку Устав — всё-таки относительно свежий документ, это моё личное предположение обусловлено как раз тем, что нигде не упоминается Российская Федерация как правопреемница Российской империи.

То есть государство — не правопреемник, а Церковь русская — правопреемник? Как-то не очень складно получается. На самом деле, совершенно очевидно. В данном случае правопреемство, если мы говорим о государственном правопреемстве, — это не только правовой акт. Это и факт дипломатический, и исторический, и социальный, и культурный. То есть здесь нельзя рассуждать только с формально-правовой точки зрения: а каким актом мы признаны правопреемником, а можно ли считать, что мы в полном объёме правопреемники или мы имеем какую-то частичную правопреемственность? Но это всё вопросы, которые регулируются международными договорами. А всё-таки этот факт — исторический, культурный, социальный, политический — конечно, должен быть утверждён нашей Конституцией. Это, на мой взгляд, совершенно безусловно. Поэтому можно только приветствовать инициативу Малофеева. Дай Бог ему здоровья.

Автор:
Дементьев Иван