Выступление Маргариты Симоньян, я думаю, все видели. «Спорные территории». «Новые референдумы на спорных территориях». «Если кто-то не хочет с нами жить — зачем нам это?»

И неважно, что эти смелые проекты противоречат нашим законам и самой Конституции.

И неважно, что за эти «спорные», как выражается начальница, территории — вообще-то умирали люди.

Неважно, что мы не можем представить себе украинцев, которые балакали бы про то, что Крым, мол, спорная территория, и если кто с нами не хочет, так мы не держим. На той стороне все просто, жестко и однозначно.

Неважно, что буквально вчера кто-то там рассказывал нам про «нацистов» — и это, выходит, мы «нацистам» собираемся в случае чего (если голосование вдруг подведет) территорию России отдавать?

Неважно вообще все.

Потому что где-то вдалеке слышен солидарный вопль всей нашей номенклатуры. «Дайте нам выскочить».

И на фоне этого выстраданного, мучительного желания — любые государственные и национальные соображения ничто.

При этом всегда, конечно, кто-то берет за рукав и шепчет: «старик, ты ничего не понимаешь. Это все понарошку, это все для отвода глаз, нам надо вкинуть саму идею переговоров, чтобы получилось, что мы за мир, а Украина за войну, а на самом деле ничего этого не будет, они не согласятся никогда на такое» — и далее, далее сто километров мелких уловок и ужимок.

Я понимаю, но не понимаю.

Потому что я не понимаю другого: как можно на фоне таких речей из телевизора и такого настроения наверху — мотивировать людей воевать и рисковать жизнью, если земля, за которую они воюют, может в любой момент — ап! брюки превращаются в элегантные летние шорты! — сделаться уже не русской, а — «спорной».

Что ж, все эти разговоры я хорошо помню по 2014 году, когда у нас, если кто забыл, Петр «Донбасские дети будут сидеть в подвалах» Порошенко был, по словам министра Лаврова, лучшим шансом для Украины. И сам Донбасс тоже упорно считался Украиной — пока не стало слишком поздно для быстрых и почти бескровных решений.

Начальство всегда остается собой.

И если есть в России что-нибудь по-настоящему спорное — мягко говоря, — то это не те русские земли, которые мы прошлой осенью вернули, а что-то совсем другое. Достаточно включить телевизор, и сразу можно понять — что.