Америка – дипломатическая лиса, а Пекин – ёж, зацикленный на большой идее воссоединения.
В известном эссе философ Исайя Берлин позаимствовал отличия от древнегреческого поэта Архилоха: «Лисица знает многое, но ёж знает одно важное».
«Существует, – писал Берлин, – великая пропасть между теми, которые, с одной стороны, всё связывают с… единым, универсальным, организующим принципом, в рамках которого всё, что они есть и что они говорят, имеет значение», – это ежи, – «и, с другой стороны, те, кто преследует множество целей, часто не связанных и даже противоречащих друг другу», – лисы.
Берлин говорил о писателях. Но такое же различие можно провести в сфере политики великих держав. Сегодня в мире есть две сверхдержавы – США и Китай. Первая – лиса. Американская внешняя политика, если воспользоваться терминологией Берлина, «рассеяна или рассредоточена, меняется на многих уровнях«. Китай же, напротив, – это ёж: он всё связывает с «одним неизменным, всеобъемлющим, иногда внутренне противоречивым и неполным, иногда фанатичным, единым внутренним видением«.
Пятьдесят лет назад, в июле, главный лис американской дипломатии Генри Киссинджер прилетел в Пекин с секретной миссией, которая коренным образом изменила глобальный баланс сил. Стратегическим фоном была борьба администрации Ричарда Никсона за выведение США из войны во Вьетнаме с сохранением их чести и авторитета, насколько это возможно.
Внутренний контекст был более глубоким и жестоким, чем всё, что мы видели в прошлом году. В марте 1971 года лейтенант Уильям Колли был признан виновным в 22 убийствах во время резни в Май-Лай. В апреле полмиллиона человек прошли через Вашингтон в знак протеста против войны во Вьетнаме. В июне New York Times начала публиковать документы Пентагона.
Встречи Киссинджера с Чжоу Эньлаем, премьер-министром Китая, были, пожалуй, самыми важными в его карьере. Как лис, советник по национальной безопасности США преследовал несколько целей. Основная цель заключалась в том, чтобы добиться от Китая официального приглашения его босса Никсона посетить Пекин в следующем году.
Но Киссинджер также искал китайской помощи в выводе войск Америки из Вьетнама, а также надеялся использовать китайско-советский раскол таким образом, чтобы оказать давление на Советский Союз – главного противника Америки в холодной войне, чтобы замедлить гонку ядерных вооружений. В своём вступительном слове Киссинджер перечислил не менее шести вопросов для обсуждения, включая бушующий конфликт в Южной Азии, кульминацией которого станет обретение государством Бангладеш независимости.
Чжоу ответил, как ёж. У него была только одна проблема: Тайвань. «Если этот важный вопрос не будет решён, – сказал он Киссинджеру вначале, – тогда будет трудно решить весь вопрос [американо-китайских отношений]».
В той степени, которая поражает современного читателя стенограмм этой и последующих встреч, основная цель Чжоу заключалась в том, чтобы убедить Киссинджера согласиться «признать КНР в качестве единственного законного правительства в Китае» и «провинцию Тайвань» в качестве «неотъемлемой части китайской территории, которая должна быть возвращена родине», откуда США должны «вывести все свои вооружённые силы и демонтировать все свои военные объекты». (После победы коммунистов в гражданской войне в Китае в 1949 году остров Тайвань был последним форпостом националистического Гоминьдана. А после корейской войны США защищали его автономию).
ГЕНРИ А. КИССИНДЖЕР И ЧЖОУ ЭНЬЛАЙ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОМ ГОСТЕВОМ ДОМЕ В ПЕКИНЕ, КИТАЙ, 9 ИЮЛЯ 1971 ГОДА. ФОТО: WHITE HOUSE / GLOBALLOOKPRESS
Не отвлекаясь от цели, Киссинджер был готов пойти на ключевые уступки, к которым стремились китайцы. «Мы не защищаем принцип “два Китая” или принцип “один Китай, один Тайвань”», – сказал он Чжоу.
Изучая историю, можно было бы предсказать, что политическая эволюция, скорее всего, будет идти в том направлении, которое премьер-министр… указал мне». Более того, «мы можем решить большую часть военного вопроса в течение этого срока президента, если война в Юго-Восточной Азии [то есть во Вьетнаме] закончится,
– продолжил Киссинджер.
Вопрос Чжоу о его взгляде на движение за независимость Тайваня Киссинджер сразу отверг. Независимо от того, какие ещё вопросы поднимал Киссинджер – Вьетнам, Корея, Советы, – Чжоу вернул разговор на Тайвань, «единственный важный вопрос между нами двумя». Признают ли США Китайскую Народную Республику в качестве единственного правительства Китая и нормализуют ли дипломатические отношения? Да, после выборов 1972 года. Будет ли Тайвань исключён из Организации Объединённых Наций, а его место в Совете Безопасности будет отдано Пекину? Опять же, да.
Перенесёмся на полвека, и та же проблема – Тайвань остаётся приоритетом №1 для Пекина. История развивалась не совсем так, как предполагал Киссинджер. Да, Никсон поехал в Китай, как и планировал, Тайвань выгнали из ООН, а при президенте Джимми Картере США расторгли договор 1954 года о взаимной обороне с Тайванем. Но протайваньское лобби в конгрессе смогло бросить Тайбэй спасательный круг в 1979 году – «Закон об отношениях с Тайванем».
В законе говорится, что США будут рассматривать «любые усилия по определению будущего Тайваня другими средствами, кроме мирных, в том числе путём бойкотов или эмбарго, угрозой миру и безопасности в западной части Тихого океана и серьёзной проблемой для Соединённых Штатов». Он также обязывает правительство США «предоставлять Тайваню такие оборонные изделия и… услуги в таком количестве, которое может быть необходимо для того, чтобы Тайвань мог поддерживать достаточный потенциал самообороны», а также «поддерживать потенциал Соединённых Штатов сопротивляться любому применению силы или другим формам принуждения, которые могут поставить под угрозу безопасность или социальную или экономическую систему народа Тайваня».
Для китайского ежа такая двусмысленность – когда США не признают Тайвань в качестве независимого государства, но в то же время гарантируют его безопасность и фактическую автономию – остаётся невыносимым положением дел.
Однако с 1971 года баланс сил изменился – и гораздо значительнее, чем мог предвидеть Киссинджер. 50 лет назад Китай был ужасно бедным: несмотря на огромное население, его экономика составляла крошечную долю валового внутреннего продукта США. В этом году Международный валютный фонд прогнозирует, что в текущем долларовом выражении ВВП Китая составит три четверти ВВП США. По паритету покупательной способности Китай в 2017 году обогнал США.
В то же время процветал и Тайвань. Он не только превратился в одну из самых развитых экономик Азии, а компания Taiwan Semiconductor Manufacturing Co. стала ведущим производителем микросхем в мире. Тайвань также стал живым доказательством, что этнически китайский народ может процветать в условиях демократии. Авторитарный режим, который правил Тайбэем в 1970-е годы, остался далёким воспоминанием. Сегодня это яркий пример, как свободное общество может использовать технологии для расширения прав и возможностей своих граждан – что объясняет, почему его ответ на пандемию COVID-19 по любым меркам был самым успешным в мире (общее количество смертей – 10).
Как утверждал Грэм Эллисон из Гарвардского университета в своей очень влиятельной книге «Предназначенные для войны: могут ли Америка и Китай вырваться из ловушки Фукидида?», экономический подъём Китая, который поначалу приветствовался американскими политиками, в конечном итоге должен был стать угрозой для всего мира. Конфликты между действующими державами и восходящими державами были характерной чертой мировой политики с 431 года до н.э., когда именно «рост могущества Афин и тревога, вызванная этим в Спарте», привели к войне. Единственное, что удивило, так это то, что президент Дональд Трамп, как никто другой, обратил внимание американцев на угрозу, исходящую от роста могущества Народной Республики.
Трамп проводил кампанию против Китая как угрозы в основном для рабочих мест в США. Оказавшись в Белом доме, он не спешил, но в 2018 году начал вводить пошлины на китайский импорт. И всё же он не мог предотвратить стремительное перерастание предпочитаемой им торговой войны в нечто большее, чем во вторую холодную войну – соревнование, которое было одновременно технологическим, идеологическим и геополитическим. «Внешнеполитическая группа» подхватила антикитайский мяч и побежала за ним. Общественность приветствовала это, и антикитайские настроения резко возросли как среди республиканцев, так и среди демократов.
Сам Трамп, возможно, был ежом с одним единственным предпочтением – тарифами. Но при госсекретаре Майке Помпео политика США вскоре вернулась к своей хитрой норме. Помпео поднял в отношениях с Пекином все мыслимые проблемы, от зависимости Huawei Technologies Co. от импортных полупроводников до подавления продемократического движения в Гонконге и таинственного происхождения COVID-19 в Ухане.
В этот список неизбежно был добавлен Тайвань, но рост продаж оружия и дипломатических контактов не получил должного внимания. Когда Ричард Хаасс, «Великий Панджандрум» Совета по международным отношениям, в прошлом году выступал за прекращение «стратегической двусмысленности» и призывал США открыто отстаивать автономию Тайваня, никто в администрации Трампа не сказал: «Отличная идея!»
Тем не менее, когда Помпео встретился с директором отдела иностранных дел Коммунистической партии Ян Цзечи на Гавайях в июне прошлого года, угадайте, с чего начала китайская сторона?
В мире есть только один Китай, а Тайвань – неотъемлемая часть Китая. Принцип единого Китая – политическая основа взаимоотношений Китая и США.
Трамп оказался настолько успешным, что привёл элиту и общественное мнение к чёткой антикитайской позиции, и президенту Джо Байдену не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться этому тренду в прошлом году. Несколько неожиданный результат состоит в том, что теперь он возглавляет администрацию, которая во многих отношениях более агрессивна, чем её предшественник.
Трамп не был воином холодной войны. Согласно мемуарам бывшего советника по национальной безопасности Джона Болтона, президент любил указывать на кончик одного из своих маркеров и говорить: «Это Тайвань», а затем указывать на стол «Решительный» в Овальном кабинете и говорить: «Это Китай». «Тайвань находится на расстоянии двух футов от Китая, – сказал Трамп одному сенатору-республиканцу, – Мы находимся на расстоянии 8000 миль. Если они вторгнутся, мы ничего не сможем с этим поделать«.
В отличие от других в своей команде национальной безопасности, Трамп мало заботился о проблемах прав человека. О ситуации в Гонконге он сказал: «Я не хочу вмешиваться» и «У нас тоже есть проблемы с правами человека». Когда Си Цзиньпин проинформировал его о трудовых лагерях для мусульман-уйгуров в Синьцзяне на западе Китая, Трамп, по сути, сказал ему: «Нет проблем». В 30-ю годовщину резни на площади Тяньаньмэнь в 1989 году Трамп спросил:
Кого это волнует? Я пытаюсь заключить сделку.
Администрация Байдена, напротив, имеет в виду то, что говорит по таким вопросам. В каждом заявлении с момента вступления в должность госсекретарь Энтони Блинкен называл Китай не только стратегическим соперником, но и нарушителем прав человека. В январе он назвал отношение Китая к уйгурам «попыткой совершить геноцид» и пообещал продолжить политику Помпео, направленную на расширение взаимодействия США с Тайванем. В феврале он выслушал Ян Цзечи о Гонконге, Синьцзяне, Тибете и даже Мьянме, где Китай поддерживает недавний военный переворот. Ранее в этом месяце администрация ввела санкции в отношении китайских чиновников, которых она считает ответственными за уничтожение автономии Гонконга.
В своей последней статье для журнала Foreign Affairs – перед тем как присоединиться к администрации в качестве азиатского «царя», – Курт Кэмпбелл утверждал, что «сознательные усилия сдерживают китайский авантюризм … Это означает инвестирование в обычные крылатые и баллистические ракеты большой дальности, беспилотные палубные ударные самолёты подводные аппараты, подводные лодки с управляемыми ракетами и высокоскоростное ударное оружие». Он добавил, что Вашингтону необходимо работать с другими государствами, чтобы рассредоточить силы США по Юго-Восточной Азии и Индийскому океану, а также «переориентировать чувствительные отрасли и добиваться управляемого разъединения с Китаем».
Во многих отношениях преемственность антикитайской стратегии, проводимой Трампом, поражает. Не закончилась ни торговая война, ни техническая война. Помимо того, что он на самом деле имеет в виду вопрос о правах человека, единственное другое большое различие между Байденом и Трампом – это гораздо больший акцент первого на важности союзников в процессе сдерживания Китая, в частности так называемой «четвёрки», которую США сформировали с Австралией, Индией и Японией. Как сказал Блинкен в своём программном выступлении 3 марта:
США для взаимодействия с Китаем с позиции силы… требуется работать с союзниками и партнёрами… потому что Китаю гораздо труднее игнорировать наш общий вес.
Этот аргумент приобрёл конкретную форму на прошлой неделе, когда Кэмпбелл сказал Sydney Morning Herald, что США «не собираются оставлять Австралию в покое», если Пекин продолжит своё текущее экономическое давление на Канберру (возмездие за призыв правительства Австралии к независимому расследованию об истоках пандемии). Советник по национальной безопасности Джейк Салливан говорил примерно то же самое. Сам Байден провёл 12 марта виртуальный саммит глав государств «четвёрки».
Китайский подход остаётся подходом ежа. Несколько лет назад один из экономических советников Си сказал мне, что возвращение Тайваня под контроль материка было его самой заветной целью и причиной того, что он добился прекращения неформального правления, ограничивавшего предыдущих правителей Китая двумя сроками. Именно по этой причине Си руководил огромным расширением сухопутных, морских и военно-воздушных сил Китая, включая ракеты наземного базирования DF-21D, которые могли бы потопить американские авианосцы.
В то время как американские многозадачные лисы пополняли свой длинный список обид, китайский ёж неуклонно наращивал свой потенциал, чтобы захватить Тайвань. По словам Таннера Грира, журналиста, который со знанием дела пишет о тайваньской безопасности, «Народно-освободительная армия имеет паритет почти во всех системах, которые тайваньцы могут использовать (или покупать у нас в будущем), а в некоторых случаях их системы просто превосходят те, что есть у Тайваня». Что ещё более важно, Китай создал так называемый «пузырь запрета на доступ к территории», чтобы удерживать войска США вдалеке от Тайваня. Как отметил в прошлом месяце Лонни Хенли из Университета Джорджа Вашингтона в своих показаниях в конгрессе, «если мы сможем вывести из строя [интегрированную систему противовоздушной обороны Китая], мы сможем победить в военном отношении. В противном случае мы, вероятно, не сможем добиться успеха».
Как человек, изучающий историю, по словам Киссинджера, я вижу очень опасную ситуацию. Приверженность США Тайваню на словах стала сильнее, хотя она стала слабее в военном отношении. Когда говорится, что обязательство «твердо как скала», но на самом деле оно не твёрже мелкого песка, существует опасность, что обе стороны просчитаются.
Не только я беспокоюсь. Адмирал Фил Дэвидсон, глава вооружённых сил США в Индо-Тихоокеанском регионе, в своём февральском выступлении перед конгрессом предупредил, что Китай может вторгнуться на Тайвань к 2027 году. Ранее в этом месяце мой коллега по Bloomberg Opinion Макс Гастингс отметил:
Тайвань вызывает у людей определённые настроения. Это напоминает настроения, которые задали события на Кубе среди американцев 60 лет назад.
Адмирал Джеймс Ставридис, также обозреватель Bloomberg Opinion, только что опубликовал книгу «2034: Роман о следующей мировой войне», в которой неожиданное военно-морское окружение Тайваня Китаем является одним из первых всполохов третьей мировой войны. (США несут такие тяжёлые военно-морские потери, что им приходится нанести ядерный удар по Чжаньцзяну, что, в свою очередь, приводит к уничтожению Сан-Диего и Галвестона). Возможно, наиболее сомнительной частью этого сценария является его дата – 13 лет спустя. Мой коллега из Института Гувера Миша Ослин предположил военно-морскую войну между США и Китаем уже в 2025 году.
В новом важном исследовании тайваньского вопроса для Совета по международным отношениям Роберт Блэквилл и Филип Зеликоу – студенты-ветераны и практики внешней политики США – излагают четыре варианта, которые они видят для политики США, из которых предпочитают последний:
Соединённым Штатам следует … отрепетировать – по крайней мере, с Японией и Тайванем – параллельный план противодействия любому отказу Китая в международном доступе на Тайвань и подготовиться, в том числе с заранее размещёнными американскими поставками, включая военные запасы, поставки жизненно необходимых материалов для помощи в защите Тайваня. … Соединённые Штаты и их союзники могли бы достоверно и наглядно отреагировать на нападение на их силы, разорвав все финансовые отношения с Китаем, заморозив или захватив китайские активы.
Блэквилл и Зеликоу правы в том, что статус-кво неустойчив. Но есть три основные проблемы со всеми аргументами, чтобы сделать сдерживание более убедительным. Во-первых, любые шаги по укреплению обороны Тайваня неизбежно вызовут гневную реакцию со стороны Китая, увеличивая вероятность, что холодная война перерастёт в «горячую», особенно если Япония явно замешана в этом. Вторая проблема заключается в том, что такие шаги создают для Китая возможность действовать до того, как завершится модернизация системы сдерживания США. Третье – нежелание самих тайваньцев относиться к своей национальной безопасности с той же серьёзностью, с какой израильтяне относятся к выживанию своего государства.
Встреча в четверг на Аляске между Блинкеном, Салливаном, Ян Цзечи и министром иностранных дел Китая Ван И, последовавшая за визитами Блинкена в Японию и Южную Корею, уже не могла возобновить процесс китайско-американского стратегического диалога, который характеризовал эпоху «Химерика» при Джордже Буше и Бараке Обаме. Времена «беспроигрышной» дипломатии давно прошли.
Во время вступительного обмена мнениями перед СМИ Ян проиллюстрировал, что у ежей не только одна большая идея – они ещё и очень колючие. Он заявил, что США «снисходительны», в замечаниях, которые превышают предписанные две минуты в восемь раз; им было бы лучше заняться своими собственными «глубоко укоренившимися» проблемами прав человека, такими как расизм («долгая история убийства чёрных»), чем читать лекции Китаю.
Остаётся вопрос, как быстро администрация Байдена может столкнуться с тайваньским кризисом, будь то лёгкий «карантин», полномасштабная блокада или внезапное морское вторжение? Если Гастингс прав, это был бы кубинский ракетный кризис времён второй холодной войны, но со сменой ролей, поскольку оспариваемый остров даже дальше от США, чем Куба от России. Если Ставридис прав, Тайвань будет больше похож на Бельгию в 1914 году или Польшу в 1939 году.
Но я имею в виду другую аналогию. Возможно, Тайвань окажется для американской империи тем же, чем Суэц стал для Британской империи в 1956 году: момент, когда императорский лев предстаёт в виде бумажного тигра. Когда президент Египта Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал, премьер-министр Великобритании Энтони Иден объединил усилия с Францией и Израилем, чтобы попытаться вернуть его силой. Американская оппозиция спровоцировала падение фунта и унижение Великобритании.
Мне, например, трудно представить, как администрация Байдена ответила бы на нападение Китая на Тайвань сочетанием военной силы и финансовых санкций, предусмотренных Блэквиллом и Зеликоу. Салливан красноречиво писал о необходимости проведения внешней политики, при которой Центральная Америка может отстаивать свои интересы. Поджог в честь Тайбэя, похоже, не соответствует этому счёту.
Что касается самого Байдена, действительно ли он захочет поставить под угрозу постпандемический бум, который подпитывает его экономическая политика, ради острова, который Киссинджер когда-то был готов спокойно торговать в погоне за разрядкой времён холодной войны? Кто больше пострадает от финансового кризиса, который представляют себе Блэквилл и Зеликоу в случае войны за Тайвань, – Китай или сами США? У одной из двух сверхдержав дефицит счёта текущих операций составляет 3,5% ВВП (второй квартал 2020 года), а чистая международная инвестиционная позиция составляет почти минус 14 триллионов долларов, и это не Китай. Фамилия государственного секретаря, безусловно, стала бы непреодолимым соблазном для авторов заголовков, если бы США «моргнули» во время того, что стало четвёртым и крупнейшим тайваньским кризисом с 1954 года.
Но подумайте, что это будет значить. Поражение во Вьетнаме пять десятилетий назад оказалось неважным, разве что для несчастных жителей Южного Вьетнама. В Азии в целом почти не было никакого эффекта домино, если не считать человеческой катастрофы в Камбодже. Тем не менее проигрыш Тайваня или даже отсутствие борьбы за него будет рассматриваться во всей Азии как конец американского господства в регионе, который мы теперь называем «Индо-Тихоокеанский регион». Это подтвердит давнюю гипотезу о возвращении Китая к главенству в Азии после двух столетий затмения и «унижений». Это означало бы разрыв «первой цепи островов», которая, по мнению китайских стратегов, окружает их, а также передачу Пекину контроля над Меккой микрочипов, которой является TSMC (помните, новая нефть – это полупроводники, а не данные). Это наверняка вызовет падение курса доллара и казначейских облигаций США. Это был бы «американский Суэцкий канал».
Лисица сильна на уловки. Но опасность хитрости внешней политики состоит в том, что вас волнует столько вопросов, что вы рискуете потерять внимание. Ёж, напротив, знает одну важную вещь. Важным может быть то, что тот, кто правит Тайванем, правит миром.
Нет Комментариев