Некоторые историки утверждают, что убийство Императора Николая II большевиками – никакой негативной реакции в русском народе не вызвало, а в пролетариате (которого, напомним, было около 1,5 % от населения страны) – и вовсе было воспринято «положительно». Это утверждение лживо. Живые воспоминания свидетелей тех событий говорят об обратном. Летом 1918 года Харьков стал одним из первых городов, где прошла всенародная панихида по убиенному царю Николаю Второму. Она состоялась по инициативе полковника Бориса Штейфона и его единомышленников, и была поддержана ближайшим сподвижником Скоропадского графом Федором Келлером, проживающим тогда в Харькове. В Харькове внимательно следили за судьбой Государя Императора и его семьи. Местная пресса публиковала различные сообщения об их гибели. В газетах «Возрождение», «Русская Жизнь» были заметки о прошедших церковных богослужениях и объявление о предстоящей панихиде в Кафедральном соборе. «Мороз пробегает по коже. Жуткая минута: народ оплакивает убийство своего Помазанника и вместе с ним хоронит все старые идеалы… Церковь тихо плачет. При пении вечной памяти многие громко рыдают. Независимо от всякой политики: убит человек, расстрелян, и невольно перед глазами встает лицо Императора. Удивительно внимательные глаза останавливаются на лице каждого и как-будто каждому говорят что-то хорошее, ласковое. …И чувствуется тихая боль, как у могилы близкого и родного человека… Потеря его – есть потеря цемента, связывавшего разноплеменную Россию, потеря исторических заветов её; поэтому и так дорог он нам, поэтому и так плачем мы о нём» – отмечалось в газете «Русская Жизнь»: До нас дошло важное свидетельство об этой панихиде в Харькове святителя Иоанна Шанхайского (Максимовича), закончившего в тот год юридический факультет Харьковского университета: «В начале июля 1918 разнеслась весть, что убит большевиками находившийся в заключении в Екатеринбурге Император Николай II. То известие немедленно было опровергнуто советским правительством. Но через день-два от него же последовало сообщение, что Царь убит, а Семья «увезена в надежное место».
Потрясающая весть не была осознана сразу. Надеялись, что вновь она будет опровергнута. Наряду с известием об убийстве пронеслись вести, что Царь и вся Семья спасены и освобождены из заключения верными людьми, сумевшими проникнуть к Царской Семье и вывезти Ее в безопасное место. Оба известия распространялись одновременно, и не знали, чему верить. В Харькове одна из газет печатала сведения о бывшем убийстве, а другая – в то же время – все большие подробности об увозе из заключения Царской Семьи. Наконец, в обеих газетах появились объявления о панихиде по Государю после литургии в соборе в воскресенье 15 июля (28 июля по новому стилю) в день св. Владимира. К началу Литургии в этот день к собору стал стекаться народ. На паперти собора обращала на себя внимание группа офицеров. Началась Литургия при уже большом стечении молящихся. В начале Литургии в собор вошел окруженный офицерами в форме и орденах генерал Келлер, бывший командир 10-го Кавалерийского корпуса. Около года он не выходил из своих комнат, прибыв с фронта после отречения, чтобы не снять с себя погон и не появляться без формы Императорской Армии. В течение Литургии народ все прибывал и переполнил храм. Молящиеся почти были прижаты друг к другу. Во время запричастного стиха на амвон вышел протоиерей Иоанн Дмитриевский и начал слово: «Царь убит», – сказал он. Едва он произнес это, послышалось рыдание. «Я не буду говорить от себя, – продолжал он, – я прочту то, что говорил о Нем митрополит Антоний в день десятилетия Его Царствования». Проповедник начал читать по книге характеристику юного тогда Государя, рыдания все усиливались. Вся церковь превратилась в море рыданий и воплей, проповедника уже не было слышно. Напряжение достигло чрезмерных пределов… Царские врата раскрылись, и Литургия продолжалась, приближаясь к своему концу. К концу Литургии народу было столько, не только в самом соборе, но и вокруг собора, что панихиду в церкви нельзя было служить. Решили служить ее на площади перед собором. Из алтаря, по окончании Литургии, потянулось духовенство во главе с епископом Неофитом Старобельским, управляющим тогда Харьковской епархией. На площади между собором и присутственными местами было устроено возвышение, на которое взошло духовенство. Народ заполнил всю площадь. В стороне от него, в конце площади, стояла группа немецких офицеров, так как Харьков в то время был оккупирован, как и вся Украина германскими войсками. Началась панихида. Поминали новопреставленного убиенного Государя Императора Николая Александровича, а также убиенного за полгода перед тем митрополита Владимира, бывшего в тот день именинником. Когда закончилась панихида, на возвышение взошел председатель Съезда мировых судей, член Московского Всероссийского Собора Иван Михайлович Бич-Лубенский. «Он обратился к народу с краткой речью: «Государь убит», – сказал он, – но жива Царская Семья. Наш долг позаботиться об Ее спасении. Мы не имеем сейчас возможности снестись с нашими союзниками. Мы имеем сейчас других союзников – обратимся к Германскому императору, чтобы он позаботился о спасении Царской Семьи. Все согласны?» Гробовое молчание было ответом. «Все согласны?» — переспросил Бич-Лубенский. Ваше превосходительство, вы согласны?» — обратился он к генералу Келлеру, стоявшему впереди. «Нет не согласен, — на всю площадь ответил Келлер так, что голос его долетел до немецких офицеров, стоявших на краю площади. – Нет, не согласен! Русская Царская Семья должна быть спасена русскими руками!». Бич-Лубенский разрыдался и сказал: «Но я верю, что Царь не убит, что Царь жив!» Медленно расходился народ после панихиды.
Через год мы узнали, что не только Государь, но и вся Царская Семья были тогда уже убиты. Впоследствии, на том же самом месте, где Иван Михайлович Бич-Лубенский говорил речь, он был расстрелян вновь занявшими Харьков большевиками. Рыдание, слышанное тогда под сводами Харьковского собора, доселе звучит в ушах и никогда не изгладится в сердцах тех, кто его тогда слышал. То рыдание и доныне потрясает всю Русскую землю. И лишь когда вся Русь принесет покаяние перед Царственными Мучениками и прославит Их подвиг, сможет оно прекратиться…»
А это выдержка из воспоминаний генерала Бориса Штейфона: «Панихида на Соборной площади произвела сильное впечатление. Площадь эта являлась традиционным местом былых парадов, торжеств. И невольно вспоминались иные дни, иные картины, с воспоминаниями о которых отождествлялось недавнее величие нашей Родины.
И живым воплощением близкого прошлого являлась фигура графа Келлера. Средь огромной толпы, в мундире и орденах Императорской Армии, престарелый и величественный, на голову выше других, он так ярко олицетворял величие и блеск Империи!
С тяжелой душевной болью сознавалось, что русские люди на русской земле могли свободно молиться о русском царе только потому, что город был занят вражескими войсками. Какая ужасная нелепость жизни! По окончании панихиды граф Келлер мог лишь с трудом пробраться к автомобилю. Толпа обезумела: люди плакали, крестили графа, старались дотронуться до его мундира, шашки… Всенародно, но, увы, поздно, каялись в вольных или невольных прегрешениях перед покойным Государем, перед загубленной, поверженной в уныние, ещё недавно великой Россией… Потрясенные возвращались мы домой. Молчали. Да и что мы могли сказать друг другу в те минуты, когда так остро, так больно переживали национальное горе, национальный позор?» – писал очевидец этого события. В газете «Возрождение» отмечалось: «После панихиды, молившиеся долго не расходились, обсуждая на площади перед собором то, что произошло с Россией после низвержения Монарха. Не слышно было никаких надежд на будущее, никакой веры в возможность какой бы то ни было спасительной для нашей погибшей родины деятельности. Без страстности, которую привыкли мы встречать на таких собраниях за время революции, без ожесточенных споров, но с безнадежною скорбью признавались все, что погубили Россию. Уныло искали виноватых. Многие просто жаловались на то, до чего довела Россию революция, никого в частности не обвиняя. И от унылой пестроты всего сказанного в этот печальный день теми, кто когда-то наивно радовался весне и революции на той же самой площади, осталось одно впечатление, одна мысль: гибель Монархии – гибель России.
Всем было ясно, что панихида по Императору – это панихида и по Родине».
Сергей Моисеев,
председатель общественной организации
«Русь Триединая»
Член Союза писателей России
Нет Комментариев