ФИЛОСОФИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ РУССКОСТИ: К 220-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АЛЕКСЕЯ ХОМЯКОВА

ФОТО: AKEDESIGN / SHUTTERSTOCK.COM

«Время славянофильствует!»

Этот «лозунг момента», весьма актуальный и сегодня, в дни СВО, произнёс в 1915 году в одноимённой статье русский философ Владимир Эрн. Мыслитель вырос в семье немецко-шведско-польско-русского происхождения, но когда наша страна вступила в кровопролитную Первую мировую войну (которую во всём мире сразу назвали «Великой», а в России — «Второй Отечественной»), вопрос крови для Владимира Францевича отошёл на второй план. Эрн не просто осознавал себя русским, но дал понять, что в горниле войны возрождается идеал Святой Руси, чуть было не утраченный в период западнических реформ XVIII столетия, теоретически возрождённый мыслителями-славянофилами века XIX и практически воплощаемый последними русскими императорами — Александром III и Николаем II.

Пройдёт всего два года, и подорванная мировой войной и разжигаемыми революционерами внутренними противоречиями Российская Империя рухнет. Но в 1915-м, когда воины Русской императорской армии освобождали земли Галицкой Руси, чьё население в своей массе было радо вернуться из греко-католической унии в лоно Православной Церкви, казалось, что именно здесь и сейчас делаются последние шаги в деле собирания Земли Русской. Более того, в этом великом деле всему миру было явлено русское народное единство, основанное не на «крови и почве», но на истинном христианстве — Православии:

Народное действие России находится в полной гармонии с народными верованиями, теми самыми, которые легли в основу нетленного ядра славянофильских идей. «Святая Русь» — совершенно конкретная, мистически реальная святыня умного делания народа и его духовного бытия. О том, что время славянофильствует, говорит не только «разделение» Европы, предчувственно постигнутое лучшими из славянофилов, но и живое явление народного гранита в настоящем столкновении рас и народов.

Очистительная гроза двенадцатого года

Но почему именно славянофильство Владимир Эрн выделил как исток этого русского возрождения? И благодаря кому оно началось в условиях, когда, с одной стороны, Российская Империя находилась на пике своего могущества, но с другой — стремительно утрачивала базовые ценностные и культурные основания?

ВЛАДИМИР ЭРН. ФОТО: WWW.GLOBALLOOKPRESS.COM

Когда в абсолютном большинстве дворянских семей дети изучали русский язык как иностранный, и литературный образ встречи Пьера Безухова с Платоном Каратаевым в ходе Отечественной войны 1812 года стал особенно показательным.

Именно в начале XIX столетия тотальное западничество российских элит постепенно стало уходить на второй план, но заменить его, казалось, было нечем. Хотя «замена» была совсем рядом, в самом многомиллионном русском народе, подспудно хранившем идеал той самой Святой Руси. И многие юные барчуки, свидетели славных побед своего народа в страшной войне 1812 года, это прекрасно видели.

Среди них — Алексей Степанович Хомяков, родившийся ровно 220 лет назад, 1 (13) мая 1804 года, в московской дворянской семье известного англомана, одного из основателей Английского клуба. Именно Алексею Хомякову будет суждено стать одним из отцов-основателей славянофильства, и хотя образование он получил в западноевропейском духе, уже в юные годы у него родился своеобразный русский протест. Вот как об этом пишет один из биографов Хомякова, протоиерей Николай Боголюбов (1872-1934):

В доме Хомяковых в Москве жил аббат Boivin, учивший Алексея Степановича латинскому языку. Однажды ученик в какой-то книге отыскал папскую буллу, заметил в ней ошибку и, показывая аббату, спросил его, зачем же он считает папу непогрешимым, когда святой отец делает ошибки правописания. За эту выходку мальчика, разумеется, не похвалили. Но уже сама собой развивающаяся мысль стремилась к серьёзному делу. На 14 или 15 году жизни он уже успевает напечатать свой перевод Тацитовой «Германии»…

А уже в 16 юный Алексей Хомяков пытается бежать в Грецию, чтобы помочь восставшим против османского ига православным братьям. Конечно, побег был во многом основан на романтических чувствах, однако ещё за несколько лет до этого, огорчившись, что с поверженным Наполеоном ему уже не сразиться, Хомяков-отрок воскликнул: «Стану бунтовать славян!». Речь, разумеется, шла о желании помочь нашим «братушкам», подневольным православным славянам — сербам и болгарам.

Русский офицер, ставший православным философом

Спустя 10 лет повзрослевшему Алексею Хомякову удастся реализовать юношескую мечту. Молодым офицером он героически примет участие в русско-турецкой войне 1828-1829 годов, в результате которой Османская империя признает автономию Сербии, Молдавии, Валахии и части Греции, а также уступит России значительную часть восточного побережья Чёрного моря, включая территорию современной Абхазии.

Время непростое: русский офицерский корпус ещё не оправился после трагического декабристского мятежа 1825 года. Но молодого Хомякова Господь уберёг: в это самое время он путешествовал по Европе, учился живописи в Париже, делал первые серьёзные поэтические опыты. Поэма «Ермак», написанная им на чужбине, показательна — в ней проявился русский патриотизм молодого европейца, увлечённого западной философией, но не оторвавшегося от родной почвы:

Ты был преступник; но своею кровью,

Сраженьями за русскую страну,

Победами, и торжеством, и славой

Ты стыд и преступление омыл…

Последующие, 1830-е, годы станут для Хомякова временем активных поэтических трудов и периодом обустройства личной жизни. В 1836 году он женится на сестре поэта Николая Языкова Екатерине. В счастливом, хотя и недолгом (Екатерина Михайловна скончалась в 1852 году) браке родились девять детей. Увы, старшие сыновья скончались в младенчестве, но младшие — Дмитрий (1841-1919) и Николай (1850-1925) — успешно продолжили дело отца. Первый — как выдающийся консервативный публицист, второй — как общественный деятель, председатель III Государственной думы.

Сам же Алексей Степанович как мыслитель впервые проявил себя достаточно поздно: в 1839 году вышла его знаменитая статья «О старом и новом», по сути, ставшая манифестом славянофильства (хотя сам этот термин появится значительно позже и поначалу будет звучать как издёвка со стороны оппонентов). Было бы неверным утверждать, что в этом тексте Хомяков резко противопоставляет свои идеи западникам. Скорее он задаётся вопросами:

Что лучше — старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в её теперешнюю организацию? Приличны ли ей эти стихии? Много ли она утратила своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?

АВТОПОРТРЕТ АЛЕКСЕЯ ХОМЯКОВА. 1842 ГОД. ФОТО: WWW.GLOBALLOOKPRESS.COM

Но сами эти вопросы уже были консервативно-революционными по своей сути. Ответ же молодого мыслителя весьма глубок и интересен: он предлагает воскресить древнюю Русь, но не чуждается заимствовать и западный опыт, преломляя его сквозь призму православного миропонимания, в том числе, что крайне важно, на основании традиционных семейных ценностей, в некоторой степени уже пошатнувшихся в современной ему Европе:

Мы будем подвигаться вперёд смело и безошибочно, занимая случайные открытия Запада, но придавая им смысл более глубокий или открывая в них те человеческие начала, которые для Запада остались тайными, спрашивая у истории Церкви и законов её — светил путеводительных для будущего нашего развития — и воскрешая древние формы жизни русской, потому что они были основаны на святости уз семейных и на неиспорченной индивидуальности нашего племени. Тогда, в просвещённых и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет древняя Русь, но уже сознающая себя, а не случайная, полная сил живых и органических, а не колеблющаяся вечно между бытием и смертью.

Этот манифест славянофильства отнюдь не стал «единственно верным» учением. Противопоставившие себя западническому декадентству молодые мыслители (наряду с Алексеем Хомяковым первыми славянофилами были братья Киреевские и братья Аксаковы, Александр Кошелев и Фёдор Чижов) отнюдь не вырабатывали некую антизападническую догматику. Более того, были свободны в критике друг друга. Единственное, что их точно объединяло — это стремление возродить Россию на основе подлинно народных начал, главным из которых была верность Православию.

Церковь одна, и эта Церковь — Православная

Начиная с 1840-х годов многие тексты Хомякова были посвящены религиозной тематике. Он не только утверждал верность Православной Церкви, но и жёстко критиковал западное христианство — католицизм, именуемый им «романством», и протестантизм. В отличие от уже распространявшегося в то время западнического экуменизма, Хомяков нисколько не сомневался, что Церковь одна, и эта Церковь — Православная. В еретических же течениях, каковыми являются католицизм и протестантизм, Церкви нет:

Романизм и протестантство, если рассматривать их в отношении к Церкви, имеют между собою то общее, что у них обоих извращён основной закон Церкви — свобода в единстве. Романизм, отвергнув живое единство Церкви, свободу принёс в жертву искусственного единства — деспотизма папы; протестантство, восстановив свободу, разрушило единство. У римлян единство состоит в стройности движения подданных, рабов, а поэтому оно исключает истинную свободу; у протестантов свобода состоит в произволе личности, а поэтому исключает единство, которое для них возможно лишь в смысле арифметического итога. На Западе, следовательно, или единство без свободы, или свобода без единства. Но так как в Церкви ни истинная свобода без единства, ни истинное единство без свободы невозможны, то там поэтому нет ни истинной свободы, ни истинного единства, а следовательно, там нет и Церкви.

Говоря о свободе, мыслитель в первую очередь имел в виду свободу внутреннюю, духовную. Но в то же время был последовательным сторонником освобождения крестьян от крепостной зависимости, выступая за единение царя, дворянства и народа. Хомяков был уверен: монархия — единственно приемлемая для нашей страны форма государственного устройства, — но вместе с тем выступал за созыв «Земского собора». С ним мыслитель связывал надежду на разрешение противоречия между «властью» и «землёй», возникшее в России в результате западнических реформ Петра I.

Трудом всей жизни Алексея Хомякова стал так и не дописанный трактат «Семирамида», в котором мыслитель попытался систематически изложить смысл и логику всей мировой истории (на тот момент подобную попытку среди европейских философов предпринял только Гегель в своей «Философии истории»). История была представлена им в виде многовековой борьбы двух противоположных духовных начал, названных по именам двух древних цивилизаций: «иранской» и «кушитской». Первое символизировало «свободу духа», второе — «преобладание вещественной необходимости». Единственным народом, сохранившим вплоть до XIX столетия «иранский» религиозный и культурный тип, Хомяков считал русских.

Увы, мыслитель прожил недолгую жизнь, отойдя ко Господу в своём родовом селе Спешнево-Ивановском 23 сентября (5 октября) 1860 года на 57 году земной жизни. Самоотверженно пытаясь исцелить крестьян во время эпидемии холеры, Хомяков заразился и вскоре скончался, не завершив ряд своих трудов. Похоронили Хомякова на кладбище московского Данилова монастыря, а уже в советское время, в 1931 году, могилу перенесли на Новодевичье кладбище. Существуют свидетельства, что во время эксгумации тело Алексея Степановича было обретено нетленным. И хотя речи о канонизации мыслителя не ведётся, нет никаких сомнений в том, что для нас, православных христиан XXI века, его творчество находится в одном ряду со святоотеческими трудами древних учителей Церкви.

МИХАИЛ ТЮРЕНКОВ