Часть 3. Создание «нерусской нации беларусов» – часть западного проекта антихристианского Модерна и глобализма на польско-кресовой униатской основе
Одним из ключевых элементов в «национальном инжиниринге» был, конечно, язык. Язык – душа всякого народа. Еще раз отметим, что общерусский язык для белорусов был и является своим родным: предки белорусов (как и малороссов) приняли живейшее участие в создании высокого русского койне в XVII веке, белорусы же XIX века совершенно ясно его понимали и принимали, органично сочетая своё белорусское деревенское наречие с языком Пушкина и Достоевского, петербургско-московской аристократии. Язык белорусов усердно изучали великоросские этнографы, а вскоре – и сами белорусы во главе с отцом белорусистки академиком Евфимием Карским, который научно изучил, описал и доказал белорусский язык как наречие общерусского языка, а белорусов с их культурой – как этнической ветви общерусского народа. За что подвергался травле вначале со стороны «адраджэнцев» (националистов), а вскоре – со стороны русофобской большевистской номенклатуры.
Но это, очевидно, совсем не то, чего от языкового вопроса ждали (и доселе ждут) в Лондоне, Париже, Вене и Варшаве. Поэтому усилиями польско-католической шляхты даже не на белорусских землях, а в польском Вильно, была проведена работа по созданию «нацыянальнай мовы» на основе диалекта обрусевших балтов-католиков Виленского края с полонизированным говором и обильным насыщением полонизмами (особенно в плане высокой лексики). Естественно, первоначально на польской латинице. Тогда проект сразу научно раскусили: «Задача изданий деятелей круга “Нашей Нiвы” заключалась не в том, чтобы дать белорусской народной массе полезное чтение на понятном ей языке, а в том, чтобы создать новый вид русского языка из смеси белорусских наречий с польским языком и поддержать мысль об обособлении Белоруссии». В целом же, «идея отщепления от общерусского ствола его белорусской ветви и создание из нее особой белорусской нации вынырнула из недр PPS (польской социалистической партии) и первоначально нашла воплощение в “белорусской громаде”, фактически служившей здесь, на почве Белоруссии, филиальным отделением PPS. “Белорусинство” пользуется поддержкою и защитою поляков, которые использовали естественную и понятную любовь каждой округи, не говоря уже о народной разновидности, к своему наречию, к своему быту в антирусских целях. Именно польские радетели о благе белорусов пытаются выработать хоть подобие, хоть видимость общего белорусского литературного языка». Так еще в 1907 году писал ученый-славист Платон Кулаковский, сын священника из Паневежиса Ковенской губернии.
Следует сразу отметить, что этот проект, продолженный далее «адраджэнцами» из тех же шляхетско-католических кругов, полностью провалился: даже ко времени революции издания на «мове» читал круг людей численностью в рамках арифметической погрешности, такой же была и доля сторонников шляхетской «Белорусской Социалистической Громады» – alma-mater отцов БНР, членов Центральной Рады и «Второго Всебелорусского конгресса» во время гитлеровской оккупации, позднесоветского БНФ и Координационного БЧБ-совета: все поколения русоненавистнических прозападных коллаборационистов. Как достоверно известно исторической науке, православные белорусы (как и малороссы), в подавляющем большинстве священники и крестьяне, едва ли не поголовно поддерживали «правые» русские православно-монархические политические движения, а, как жаловался тот же Довнар-Запольский, белорусские крестьяне были, наряду с кубанскими и донскими казаками, самым непробиваемым верноподданным классом во всей пестроте Российской Империи.
Однако, к сожалению, захват власти масонами-февралистами, а потом их продолжателями большевиками положил начало описанному выше разрушительному процессу извращения народного самосознания. Причём главное в нем было – именно лишение религиозного ядра народного духа, за которым легко утрачиваются все ориентиры народа – как исторической памяти, так и нравственные и политические. Хотя белорусы оказались и более стойкими, чем малороссы-украинцы, секуляризация и долгое воздействие ложных учений и течений сильно сказались и на них. Особенно деструктивной является корпоративная среда историков и филологов (речь, разумеется, о белорусской истории и филологии), преобладающая её часть: в ней со студенческих скамей воспитывается именно прозападно-националистический дух (враждебно настроенный к русской государственности, русскому языку и весьма часто, порой латентно, к Русской Церкви), который через системы образования (в том числе школьного) и культуры транслируется далее в широкие народные массы и влияет на государственную политику, самосознание и дух всего народа, – сея в нём неприязнь к Православию, Русскому миру и тягу на Запад, подрывая само народное единство белорусов и распахивая врата перед «ценностями» либерального глобализма.
Следует отметить, что западноевропейская секулярная элита и мысль (формально приверженная голому рационализму, но почти вся включенная в тёмную масонскую мистику) занималась не просто «созданием новых наций» и изобретением национальных мифологий, но попыталась изменить само понятие о народе (нации – от лат. natio – племя, народ; nasci – рожать; natura – природа). Хотя народы (нации, роды-племена) существовали тысячелетиями, происходя от описанного в Библии Вавилонского столпотворения и сочетая в себе кровное и духовное (язык, религия, культура) начала, западные учёные (точнее идеологи-манипуляторы) выдвинули тезис о том, что нации появились-де только в Новое время в условиях капитализма и буржуазной демократии: то есть, традиционные «непросвещённые» сословия христианского священства и книжников, аристократии и особенно «тёмного» крестьянства национального самосознания якобы не имели.
На самом деле, повторимся, в эпоху «Просвещения-Модерна» европейские нации не возникли, а религиозно заменили в собственных глазах Бога и Церковь и через это самопоклонение стали на путь вырождения и, уже в наше время, успешного растворения в интернациональном глобализме. Закономерно, что все «белорусские националисты» (адепты идеи «белорусы – нерусская нация») являлись и являются идейными западниками, глобалистами и вкупе последователями указанной западной «теории наций» в русле англосаксонской школы социального конструктивизма (или нацбилдинга) в духе постхристианского западного Модерна: безбожно отрицая Божественный Промысел и библейскую онтологию народов, они отрицают и Крещение (и просвещение) Руси как источник бытия триединого русского народа.
При этом в модерновую религию национализма вошёл догмат о необходимости для наций создать, помимо само-льстивой мифологии, ещё и свои исключительно национальные государства (с националистической идеологией), которые должны прийти на смену многонациональным христианским империям как союзам народов (в идеале, духовно единым) во главе с народом-ядром. Причём на первом, националистическом, этапе речь шла о максимальном растворении всех субэтнических особенностей в национальном моноядре (а заодно и поглощении всех зависимых наций вплоть до нацистских практик в апогее). А вот на втором, интернационалистическом, этапе речь пошла уже о растворении государствообразующего народа (нации) во всех окружающих (с доминированием англосаксонства) – создания «политических наций граждан», сливающих в одну максимально обезличенную и секуляризированную массу все народы, религии, языки, культуры, – чтобы на следующем этапе из новообразованных структур осуществить завершающее неовавилонское всесмешение (глобализм). Квинтэссенцией судьбы всех «политических наций» стала история французской, – рождённой сатанинской «Великой французской революцией» и превращённой к настоящему времени в «радужное месиво».
И если Украину прочно провели по первому этапу (вплоть до нацизма) с выходом на второй, то Белоруссии, в которой не удалось повторить украинский проект, стали настойчиво навязывать сразу второй путь: дескать, белорусский народ – это толерантная «политическая нация», в которой «сливаются в культурном равенстве белорусы, русские, украинцы, поляки, евреи» (логично продолжить: киргизы, таджики и, пожалуй, с учётом опыта 1940-х, немцы), а также «православные, католики, униаты, мусульмане, иудеи, протестанты, атеисты, язычники».
Вспомним ещё раз политическую программу польской партии краёвцев (для Кресов Всходних) начала XX в.: «Идеология краёвцев получила название “краёвость” (или “краёвая концепция”, “краёвая идея”) и базировалась на идее нации граждан, согласно которой все коренные жители литовско-белорусского региона (земель бывшего Великого Княжества Литовского), независимо от их этнической и культурной принадлежности, являются “гражданами края”». Эта польско-католическая программа «мультикультурной толерантности» предназначалась исключительно для режима «в оппозиции» для подавления православно-русского духа белорусов и общенародного подъёма и процветания: как только через несколько лет краёвцы-кресовцы оказались вместе с Западной Белоруссией в составе II Речи Посполитой, вся толерантность исчезла, а на её место вышла программа польской фашистской санации, этноцида белорусов.
Весь этот инфернальный постмодернизм, разумеется, не имеет ничего общего ни с действительностью, ни с благом для белорусского народа (как и для великороссов в Российской Федерации). Белорусский народ – это ветвь русского народа, столетиями пестовавшаяся Православной Церковью и культурой (последняя и сберегла народ от смерти в мрачную эпоху польско-католической оккупации XVI-XIX вв.). И это никак не отменяет того, что в белорусском государстве (как и в российском, а также Союзном государстве России и Беларуси) в качестве его равноправных граждан могут максимально мирно проживать представители разных народов (диаспор) и разных вер, языков и культур, образующих политический союз (государство).
Межнациональный мир и гражданское равноправие не требуют никаких химер в виде «многонациональных народов», «многонародных наций» и, наконец, «многонациональных наций». Беларусь – страна, в которой около 95% (на основной части – более 99%) составляют представители триединого русского (или «восточнославянского») народа, говорящие на одном языке, а потому является мононациональной. Что никак не отменяет дружелюбного отношения, равных гражданских и внутригрупповых культурных прав представителей национальных диаспор – не важно, составляют ли они 3% или 0,03% от численности населения. С одним условием: дабы таковые диаспоры не посягали на сам государствообразующий белорусский народ, его самосознание, духовный код, полноценное духовно-культурное возрождение, развитие и процветание. И сугубо – на историческую память белорусов: как это происходило в Беларуси до 2020-го, в частности, в отношении воссоединения народа в 1939 году: в угоду «дружбе» с Польшей и всем Западом.
Точно так же некогда в СССР были административно «забыты» преступления бандеровцев и разных других национальных нацизмов: под тем же предлогом «дружбы народов» – с самыми печальными последствиями. Подлинная же дружба народов и прочный межнациональный мир в государстве строится на правде, включая осуждение зла и покаяние, а не на её искажении, угодливом умалчивании, забвении народной памяти, смешении народов в «политические нации» и прочих «хитрых планах» и «стратегиях».
Но и сейчас белорусская историко-культурная память в Беларуси ещё сильно полонизирована. А во влиятельной (особенно на молодёжь) «негосударственной сфере» (ныне в Интернете), «свободу» которой тщательно оберегают и тёмные силы в российской и белорусской элитах, кресово-хлопоманская парадигма доминирует. В частности, до сих пор в Белоруссии государственно не культивируется память о Кревской, Городельской, Люблинской и Брестской униях как об исторических трагедиях и источниках бед народа Белой Руси, а создание Великого княжества Русского, народное восстание во главе с Богданом Хмельницким и освободительный поход (СВО XVII века) царя Алексея Михайловича, воссоединительные разделы Речи Посполитой 1772, 1793 и 1795 годов, воссоединение униатов с Церковью в 1839 году и политика деполонизационного возрождения народа 1860-х в Беларуси всячески «забываются». Между тем, последствия данного забвения ничем не отличаются от забвений воссоединения 1939 года, коллаборационизма 1940-х и народного подвига и Победы в Великой Отечественной войне.
Абсурдность же концепта «политической нации» легко устанавливается на примерах. Из неё следует, что получивший в Минске белорусское гражданство иммигрант-киргиз или литовец является для белоруса из Витебского района представителем своей нации, а проживающий несколько километрами восточнее (притом в условиях прозрачных границ) житель Смоленской области – представителем чужой нации. Меняет ли свою национальную принадлежность армянин, переехавший из Москвы в Минск? Чаще всего политическая «смена национальности» происходит (подобно гендерной) только с разного рода янычарами. И речь не идёт о приобщении представителей одного народа высоким ценностям, духу и целям другого, включая язык и даже религию (что характерно как раз для империй, а не национальных демократий). Так, армянин Петр Багратион и немка святая преподобномученица Елизавета вполне могли позволить осознавать себя русскими (причем по духовным, а не юридическим соображениям) без отказа от своих корней. Но точно невозможно считать представителями «белорусской нации» Януша Радзивилла, Адама Мицкевича или Марка Шагала, которые сами себя никогда к ней и не относили.
Та же самая ситуация наблюдается и с религиозной принадлежностью народа. Как бы ни говорилось, что белорусы – «поликонфессиональная нация», это не соответствует действительности. По свежим данным БИСИ, православными себя считают порядка 85% белорусов, в то время как католиками – около 6%. Притом около 3% (то ест, половину от католиков) составляют поляки. Еще 1-2% составляют протестанты, а большинство из оставшихся – атеисты. В Польше также около 1,5% православных граждан (включая этнических поляков), что не делает Польшу поликонфессиональной нацией и государством.
И совершенно справедливо называть католический Костел в Беларуси не белорусским, а польским (совсем недавно католицизм на Белой Руси всеми и назывался польской верой): он исторически пришел из Польши и был неразрывно взаимосвязан с полонизацией; вся многовековая история католического Костёла в Белоруссии – это история польская, польских национальности, языка и культуры. Костёл мечтал о возрождении Речи Посполитой весь XIX век, боролся за самосознание белорусов (за его полонизацию) с Православием в начале XX века, безраздельно радовался восстановлению Польши (вместе с Восточными Кресами) после революции 1917-го, горячо поддерживал полонизацию и окатоличивание западных белорусов до 1939-го, продолжив свой вековечный курс с крушения СССР до сего самого дня, лишь вынужденно частично заменив польский язык Костёла на близкую ему полонизированную его же чадами мову Богушевича-Тарашкевича. И сейчас белорусские ксёндзы после начального духовного образования проходят длительную формацию в Польше (реже в Италии). В свою очередь, принадлежность к протестантизму автоматически связывает его последователей с англосаконской культурой, языком и, как правило, политической ориентацией.
В Белоруссии хорошо памятна и позиция католического Костёла и протестантских общин в критический период 2020-го: тогда вся демагогия о «надконфессиональном и наднациональном единстве гражданской нации» мгновенно растворилась как дым. И вполне закономерно: религиозно-цивилизационный инстинкт и тягу в человеке никто не отменял и никогда не отменит. Их можно лишь заменить, – например, на тягу к германо-романскому или англосаконскому миру, на другую религиозно-цивилизационную принадлежность.
Для Костёла сакральна вся его многовековая история на белорусских землях, включая «духовный выбор» Ягайлы-Иакова-Влади́слава и боярства-шляхты, успехи ордена иезуитов, униатство и непосредственно озверелый душехват и гонитель православных белорусов и Церкви «святой» Язафат Кунцевич, в честь которого создан и ряд парафий в Беларуси. В жизни и деятельности римско-католического Костела в Беларуси неизменно сквозит тоска по временам I и II Речи Посполитой, скорбь по четырём их разделам имперской и советской властями, по неудавшемуся Евромайдану в 2020-м. Им лелеется униатство, он болеет за униатско-прозападный украинский режим и свято чтит волю апостасийного Ватикана (даже после папской легализации ЛГБТ-содомии). И в целом он служит западной цивилизации (как и на Украине, в Молдове, Армении, на Балканах, в самой Российской Федерации), будучи её частью и, более того, истоком – даже в современном антихристианском состоянии таковой. Католицизм, польский Костёл в Беларуси, как и ряд иных субъектов западничества в ней, необходимо принять, – однако точно не давать им равнозначный вес в определении духовно-культурных скреп, политических целей и судьбы белорусского народа. Конечно, существует и польско-католическое русофильское (и, соответственно, пробелорусское) меньшинство, в том числе и в самой Польше. Но меньшинство это весьма малое: не более, чем сторонников социально-ориентированной экономики среди коммерческих банкиров.
Часть 4 (завершение). Белорусский народ как часть триединого русского народа и его национальная идея на основе идеологии Святой Руси
Среди вопросов, остро стоящих перед восточнославянским народом большого пространства Руси, перед Русским миром, перед белорусским и российским государствами и их Союзом, особое место принадлежит вопросу о теоретическом взаимоопределении белорусов и русских и практическом самосознании первых в отношении вторых. Этот вопрос имеет огромное значение для ближайшей судьбы самого белорусского народа, Союзного государства и его военно-политической безопасности, для духовного единства Руси, для перспектив миссии Православной Церкви в Белоруссии, для духовно-нравственного состояния белорусов и его изменения, для всей Святой Руси. Об этом хорошо известно внешним и внутреннем врагам Руси, Союзного государства и обоих его участников. Но, вероятно, не так хорошо это понятно многим их патриотам и даже священнослужителям.
Этническое (национальное) самосознание – это сильнейший инстинкт, способный управлять душой не только светских лиц, мирян, но даже умудренных сединами архиереев, что мы ясно видим из истории Церкви и по нынешнему православному миру. При помощи этого инстинкта можно пробудить высшие духовные начала личности и народа, а можно завести их в глубокие заблуждения и даже рабство. Звучащие молитвы «Святый равноапостольный великий княже Владимире, моли Бога…», «За Святую Русь помолюсь…», «Батько наш – Бандера, Україна – мати…» не только задают разные духовно-ценностные матрицы жизни, но способны устраивать и переустраивать сам народ, его самость, культурный код и историческую судьбу.
Вопрос о взаимном соотношении белорусов и русских, точнее белорусской и русской идентичности, не такой уж и сложный. Однако и упрощать его нельзя. В общем-то, сюда же можно сразу подставить и украинских малороссов. По большому счёту, основные трудности данного вопроса вызваны действием трёх факторов, притом не объективного, а субъективного порядка: а) ложными (западными) теориями этничности; б) целенаправленной деятельностью идейных врагов православной Церкви и Руси (русского народа); в) страстями самих людей – от простых обывателей до элит и власть имущих. Страстей этих – 3 базовых рода: сребролюбие, властолюбие и тщеславие (как вид сластолюбия). Сочетание данных трёх факторов (и трёх страстей) выливается, как прежде на Украине, в доктрину «Белорусы – не русские; Белоруссия – не Россия; Беларусь – не Русь» и ее разновидности. Украинский национализм – эталонное воплощение этого страстного и пагубного триединства.
Истинным разрешением всех споров является христианская этническая доктрина, бывшая официальной в Российской Империи, которая не просто покорно разделялась, а самостоятельно утверждалась самой Православной Церковью и рядом её святых подвижников-богоносцев. То есть, является не частным мнением (в том числе идеологией каких-либо групп), но безусловной истиной. Согласно этой доктрине, русский народ рожден Крещением Руси, собравшем воедино языческие восточнославянские племена (одного из колен Иафета, сына Ноя), и триедин: исторически из единого русского корня и древа (народа) произросли три самобытные ветви-народности (великороссов, малороссов, белорусов), которые при этом не нарушили самого единства древа и не отделились (точнее не отломились) в обособленные деревья.
Нынешнее национальное смятение в понятиях и умах обусловлено, конечно, рядом злоумышлений ещё дореволюционной эпохи, но утвердилось как масштабный феномен революционерами-богоборцами, сумевшими совершить тяжкое злодеяние – февральско-октябрьскую революцию, прикрывавшуюся разными лозунгами (фокусируясь на свободе и материальном благополучии), но нацеленной сугубо против христианской Руси – Церкви, государства, народа, традиционного уклада, личной духовности душ. В 1920-х большевики-богоборцы проводили тотальный погром тысячелетней государственности, веры, нравственности, устоев, культуры, самосознания, языка русского народа и, в частности, объявили триединый русский народ «угнетательским мифом царской пропаганды», «отрыжкой великоросского шовинизма» и взамен ему директивно создали «три независимых нации» русских, украинцев и белорусов (из которых одна, русская, веками якобы угнетала две другие), которые позже, в сталинское время, были смягчены до «трёх братских народов». Понятия великороссов и малороссов были запрещены как «реакционные» и «шовинистические». Правда, почти сразу возникли проблемы (как при переписи СССР 1926 года), когда многие прежние русские белорусы и малороссы стали записываться просто в русские: ибо не считали себя нерусскими и, тем более, украинцами (навязанной большевиками идентичностью, созданной на основе кресовой идеологии католического ордена иезуитов и польской шляхты).
Но это не остановило национальную «политику партии»: на протяжении 1920-х (и даже не до их конца) из Москвы директивно осуществлялась политика «беларусизации» и «украинизации», которая на деле представляла собою насильственную дерусификацию белорусов и малороссов с опорой как на ещё живых старых предреволюционных убежденных националистов-русофобов и антицерковников (принимавших активное участие в революционном антиимперском движении и в коллаборации с властями Германского и Австро-Венгерского Рейхов), так и на уже умерших польско-католических шляхтичей. Таковые после поражения последнего антироссийского польского восстания 1863-1864 гг. стали усиленно изображать из себя многовековых «добрых покровителей» православно-русского населения западной части России (с земель бывшей Речи Посполитой, Восточных Кресов) либо даже непосредственно «белорусов» и «украинцев». Такое течение известно исторической науке под названием хлопоманства, которое во время революционного брожения трансформировалось в партии краёвцев и местные филиалы польских «интернациональных» социалистических партий.
Отцами доктринального хлопоманства (и одновременно украинского национализма) выступили наущенный иезуитами польско-венгерский шляхтич и русофоб-националист Влодимеж Антонович (Джидай) и его два ученика – Михаил Грушевский (выходец из русской казацко-священнической семьи, масон, завербованный австрийскими спецслужбами в самый разгар геноцида галичан-русофилов в Талергофе и Терезине и антирусского террора украинофилов-янычар в Галиции) и Митрофан Довнар-Запольский (выходец из католической шляхты, поклонник британского агента Герцена и украинского национализма, апологет масонства, в частности, в «Правительственных гонениях на масонов»). Правда, у Грушевского почва была питательнее: стихийный украинский национализм был несколько ранее запущен в массы из петербургских лож через бесталанного развращенного богохульника Тараса Шевченко, что позволило Грушевскому эффективно внедрить среди малороссов безумную мифологию Руси-Украины, на которой и строилась вся последующая химера украинского национализма.
В 1918 году Грушевский и Довнар-Запольский вошли в руководство коллаборационистских антироссийских объединений УНР и БНР, обратившихся за протекторатом к двум германским империям. Однако в СССР эпохи тотального антирусского погрома 1920-х двое указанных шляхтичей-русофобов («врагов трудового народа») были назначены сатрапами большевистской насильственной «исторической политики» с родной для себя установкой: «обосновать» две новые нерусские нации, которые по характеру оценок исторических событий и воспеваемых «национальных героев» должны были стать антирусскими. В помощь им для проведения «беларусизации» и «украинизации» были привлечены старые революционные интеллигентские кадры, в том числе возвращенные из западной эмиграции (из структур БНР и УНР). Ярчайшим из таких для БССР стал Вацлав Ластовский – видный масон (вместе с большинством прочих отцов «белорусского» антирусского национализма), польский, а потом «белорусский» революционный социалист, премьер-министр БНР, поборник возрожденной Речи Посполитой, БЧБ-кумир и автор мифа о «белорусском национальном вожде Кастусе Калиновском» – террористе и таком же польском хлопомане, как и сам Ластовский.
Суполку коммунистических «беларусизаторов» 1920-х (алхимиков «беларускай нации») составили преимущественно те же самые хлопоманские выходцы из польско-католической шляхты (с некоторой поддержкой иудейской интеллигенции), что и их предшественники в лице руководства всевозможных «белорусских» «народническо-социалистических» революционных организаций. Таковыми были: созданная польским шляхтичем и террористом-цареубийцей Гриневицким подпольная «Беларуская грамада»–«Гоман», филиал террористической «Народной Воли», и продолжившая их дело «Беларуская сацыялістычная грамада» (с печатным рупором «Наша нiва»), члены которой вкупе создали россыпь «белорусских» социал-революционных партий, местный филиал большевиков в союзе с «Польской социал-демократии Королевства Польского и Литвы», неистовым активистом которой был поляк Феликс Дзержинский (горячий поклонник прежних польских революционеров, лютый русофоб, заявлявший, что «будучи ещё мальчиком, мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей», яростный ненавистник Православной Церкви, автор проекта церковного раскола и физического истребления всего православного священства).
Именно данная межпоколенная суполка «беларусизаторов» перед этим кликнула БНР под БЧБ-знаменами в составе Рейха, а после успела побывать гитлеровскими коллаборационистами и даже агентами ЦРУ. Все эти шляхетские «социалисты» представляли собою «оттенки серого» и не имели ничего общего с подлинным православным белорусским народом (большинство которого составляло крестьянство) и его благополучием, но всячески стремились его учить и говорить от его имени, презирая его. Язеп Лёсик, редкий затесавшийся из крестьян революционер, председатель Рады БНР, германский коллаборационист и потом один из вождей большевистской «беларусизации», был наиболее прямолинеен: «Масса [белорусов – Д.К.] и до этого времени недоброжелательно относится к белорусскому движению, к своему собственному выздоровлению». Каковы были методы «лечения» белорусов со стороны этих «докторов», хорошо известно из истории.
Главными идейными врагами данного криптопольского сепаратистского (антирусского) и антихристианского проекта (с поддержкой из Лондона и Ватикана) на всех этапах – от свиты Калиновского 1860-х до команды Инбелкульта 1920-х – была Православная Церковь, венчаемая отечественными святыми, русская православная государственность и православные академические ученые с просветительской интеллигенцией (в Белоруссии – западнорусисты). «Белорусские националисты» легко сочетались с либералами, польскими националистами и социалистами (зачастую попеременно или даже одновременно) – и только к Церкви и православному русскому государству у них была абсолютная экзистенциальная вражда.
Как известно, уже с конца 1920-х данный антирусский ленинско-троцкистский погром стал сворачиваться и сам был в качестве «нацдемоновщины» подвергнут разгрому под руководством Сталина, который еще в начале 1920-х сам был активным разработчиком данного погрома в качестве наркома по делам национальностей. Сами же «творцы новых наций» были подвергнуты вполне заслуженным (вначале ими же всеми одобряемым) репрессиям, – что помешало им поголовно войти в 1940-е в органы Рейхскомиссариатов (в отличие от их оставшихся на Западе соратников по БНР и её Раде). Впрочем, сворачивание это было ограниченным и прервалось «хрущевской оттепелью», а к концу СССР (в позднебрежневское правление троцкиста Андропова и его ставленника-перестройщика Горбачева и их команд, активно вербовавшихся ЦРУ) вылилось в новую волну формально «социалистического» национализма (на уровне местной интеллигенции, опекаемой и продвигаемой из Москвы), который при крушении СССР резко перекрасился в старые бело-красно-белые и жовто-блакитные колеры БНР и УНР и гитлеровских коллаборационистов.
На Украине данный национализм при активной поддержке Запада одержал-таки стратегическую победу, сформировав новую антирусскую нацию-химеру (с суицидальной психологией). В Беларуси проект дал сбой (вкупе по объективным и субъективным причинам), однако совершенно не был изжит. А главное – и в Белоруссии, и в России – не было осуществлено полноценного разрешения самого базового вопроса о этнической идентичности (бытия и самосознания), которое бы далее было принято народом. Таковое возможно только общими согласными усилиями Церкви и патриотов в государственной власти, элите, научно-образовательном сообществе и общественности в России и Белоруссии. Безусловно, при неизбежном сопротивлении современных последователей безбожников и русофобов прошлого.
Теперь обратимся вновь к «белорусскому национальному вопросу» (соотношению белорусов и русских). В основе его разрешения должна лежать исключительно историческая правда, провозглашенная белорусским руководством в качестве основы политики исторической памяти – в отличие от парадигмы «национальной мифологии», окончательно утвержденной Геббельсом и Розенбергом и их преемниками в США и Великобритании в качестве основы исторической политики всего современного Запада, включая Польшу, Украину и Прибалтику с их «институтами национальной памяти».
В данном случае правда заключена в учении о триедином русском народе, древо которого произрастило из себя три самобытные ветви малороссов, великороссов и белорусов. Эту истину следует подкрепить свидетельствами двух великих святых, прозорливых старцев XX века. Преподобный Лаврентий Черниговский: «Как нельзя разделить Святую Троицу Отца и Сына и Святого Духа – это Един Господь Бог, так нельзя разделить Россию, Украину и Белоруссию – это вместе – Святая Русь». Преподобный Серафим (Тяпочкин): «А что будет с Украиной и Белоруссией?» – «Всё в руках Божиих. Те, кто в этих народах против союза с Россией – даже если они считают себя верующими – становятся служителями диавола. У славянских народов единая судьба, и ещё скажут своё веское слово преподобные Отцы Киево-Печерские – они вместе с сонмом новомучеников Российских вымолят новый Союз трёх братских народов».
И действительно: противники братства и единства белорусов, великороссов и малороссов во все времена, какими бы идеологическими лозунгами ни прикрывались, были и являются врагами белорусского народа и Православной Церкви, белорусских святых всех веков.
Часть 2. История белорусского самосознания и его «хлопоманского» суррогата
Итак, к концу X века от Рождества Христова единокровные восточнославянские племена заселили землю от Черного моря до Ладоги (белорусские земли лежали посредине ареала). Но единый народ они составили не кровью, а духом – через принятие единой божественной религии. Крещение Руси создало саму Русь и русский народ с единой верой, единым языком, единой культурой, единым самосознанием и единым государством (хоть и далеко не всегда единовластным, часто – союзным). При этом славянские племена-предки белорусов (кривичи, радимичи, волыняне, дреговичи) другими своими частями стали одновременно предками малороссов и великороссов. Разумеется, как у всех братьев (даже близнецов), у них были местные особенности: в языке, культуре и даже психологии. Позже таковые будут и у ветвей русского народа (и даже будут описываться на научной основе имперскими учёными). Причем различие в русском языке (как обиходном употреблении церковнославянского) проходило по линии не восток-запад, а север-юг, – так что московский говор был едва ли различим с гродненским и галицким, но отличался от новгородского и вологодского.
В таком виде единый русский народ прожил 2,5 века – до монгольского нашествия 1220-1230-х, с которым удивительным образом совпал скачок немцев-крестоносцев на берега Вислы и Прибалтики с последующей экспансией на Литву и Русь. Нашествие орд с востока и угроза с запада и разделило на века единую православную Русь на Западную и Восточную, а ее народ – на будущих великороссов и малороссов с белорусами. При этом литовские князья не подчинились Западной Руси, а подчинили ее своей власти. Только физическое разделение никак не означало разделение духовное, хоть и оказывало на него давление, соблазняя янычарским вероотступничеством и сменой этничности. Даже в составе разделенных государств русский народ единым фронтом выступал против германских крестоносцев – в частности, в лице подданных Великого княжества Литовского и Русского: как на Чудском озере, так и под Грюнвальдом. Однако победами этими воспользовались поляки и стоявший за ними Рим.
Нахождение в составе ВКЛиР никак не затрагивало веру, язык и самосознание западной части русского народа (от Подляшья до Смоленщины), напротив, происходило (хоть и медленно), но оправославливание и обрусение господствующей литовской знати и литовского народа. До конца XIV века (то есть, 400 лет из всей 1000-летней истории) православная Западная Русь и её народ не знали никакого даже малейшего влияния Польши (уже германизированной) и религии католицизма (латинства). Исторический атомный взрыв произошёл, когда один из сыновей Ольгерда, нечестивый иуда Ягайло, предал своих родных братьев (героев Куликовской битвы), своих подданных и свою веру (которой у него, разумеется, толком не было ни до, ни после) за польскую корону, – завещав в качестве приданного Кракову огромные западнорусские земли с православным народом с обещанием перевести его в католицизм. Вскоре в ответ на польско-католическую интервенцию русское население ВКЛиР подняло религиозно-национально-освободительное восстание (которое западники упорно хотят изобразить гражданской войной – как и на современной Украине, да и в Отечественные войны 1812, 1914-1918, 1941-1944 гг.) с созданием отдельного Великого княжества Русского, но, увы, потерпело поражение в условиях мощной поддержки Польши из Рима и слабости Москвы. Господство над всей Западной Русью установил польский король Казимир Ягеллон, который по крови был на 7/8 русским и еще на 1/8 литовцем.
И здесь было положено начало одному из судьбоносных и самому мрачному феномену белорусской истории: вероотступническому переходу православной западнорусской знати и за ним мещанства в католицизм, исходя исключительно из соображений материальных выгод и привилегий, с полным отречением от родного языка (в пользу польского), родной культуры (начиная с русских имён) и своего народа. Они стали «вырусью» (литвинскими янычарами) с враждой к Православию и Руси большей, чем автохтонные поляки-католики.
Это был не мгновенный переход, многие мужественно сопротивлялись, но, в конце концов, ко второй половине XVII века русская православная знать на белорусских землях была полностью ассимилирована или истреблена. Одновременно происходило изгнание православных русичей из своих городов и замещение их иудеями, которые оттоле и до XX века составляли 60-70% их населения (остальные – поляки). С конца XVII века белорусы стали народом без высшего сословия и без городов. При этом польским Сеймом был полностью запрещен письменный русский язык и сама Православная Церковь. В сущности, весь «белорусский национализм» строится на попытке оправдать это величайшее предательство западнорусской знати и утверждать, что она незаметно превратилась в «белорусскую», хотя она сама считала себя польско-литовской и никакой иной.
К концу XVIII века никакого русского или белорусского народа на белорусских землях не было и в помине (не считая его физического тела в лице генетических потомков древних русичей). Были бесправные и доведенные до скотских условий жизни деревенские рабы, лишенные своей веры, своего письменного языка, своего образования, своей земли, подверженные эксплуатации, превышающей рабовладельческую. Поэтому освобождение белорусских земель Российской Империей и воссоединение потомков единой Древней Руси в результате трёх разделов Речи Посполитой великий белорусский святитель Георгий Могилевский справедливо окрестил «выходом из египетского рабства», – которого сам же лично и добивался от императрицы Екатерины II, как прежде – святой Афанасий Брестский – от царя Михаила Романова.
Вначале, однако, европеизированным в XVIII веке российским дворянством была освобождена белорусская земля, но не белорусский народ, остававшийся в диком панском рабстве. Белорусское народное возрождение происходило уже в середине XIX века усилиями православного священства и русских имперских патриотов во главе с отцом белорусского народного образования и историографии графом Михаилом Муравьёвым-Виленским. Духовным залогом данного возрождения стало мирное возвращение белорусов, насильственно загнанных иезуитами в Унию (с духовным загниванием в ней), в Православную Церковь подвигом святителя Иосифа (Семашко) и его сподвижников при покровительстве благочестивого императора Николая I.
Так называемое же «белорусское национальное движение», «беларускае адраджэнне» в.п. XIX – п.п. XX вв. и сами «адраджэнцы», о которых говорилось в первой части, – не что иное как суррогат подлинного «западнорусского возрождения» белорусов, состряпанная иезуитами (как и прежде Уния) коварная реакция самозванцев из польской шляхты и ксендзов по старому фарисейскому принципу «что нельзя предотвратить, то нужно возглавить». Причем, вопреки всевозможной клевете, имперское возрождение белорусов происходило не путём их некой насильственной «русификации», а именно на местной белорусской почве (языка и культуры). Собственно, впервые в истории административный титул белорусы получили (в названии Белорусской губернии) от благочестивого императора Павла I, большого попечителя о простом трудовом народе, жертвы масонско-англосаксонского заговора.
Здесь следует сделать некоторый отскок назад в историю и выяснить, откуда взялось само имя белорусов – как третьей ветви единого русского народа. Изначально название Белой Руси документально употреблялось по отношению к землям как раз окраины Восточной Руси – Владимиро-Суздальской. Позже, в XV-XVI вв. оно распространилось до пределов всего Московского княжества, но охватив и Полоцкие земли в составе ВКЛиР. К тому времени произошло выделение Великой и Малой Руси: первоначально – в рамках церковной истории при разделении в XIV веке единой Киевской митрополии Русской Церкви на две (вслед за монгольским нашествием), земли которых были окрещены греками на свой греческий манер: причем белорусские земли были разделены примерно поровну между митрополиями Малой и Великой Руси. В XVII веке эти две истории были наложены друг на друга, и в условиях расчленения единой Западной Руси в результате Люблинской унии в 1569 году, когда Польша оккупировала южную часть ВКЛиР, северная часть ВКЛиР в составе Речи Посполитой (включая Киевщину до ее освобождения в середине XVII века) стала называться Белой Русью, а южная часть – Малой Русью, закрепив за землями свободного Московского царства название Великой Руси. Тогда же появился и этноним «белорусцы». Наконец, в титуле Московского предстоятеля Никона как Патриарха всея Великия, Малыя и Белыя России в середине XVII века было впервые закреплено русское триединство.
При этом, важно отметить, что за всё это время никогда русское самосознание народа всех частей Древней Руси не ставилось под сомнение (не считая редких бытовых стереотипов). В частности, на уровне языка. Хоть западнорусский язык и подвергался с XV века польскому воздействию, его русскость не оспаривалась никем, начиная с писателей на нём: ни католиком Франциском Скориной с его первым в восточнославянском мире печатным изданием под названием «Библия русская» (и никакая другая), ни даже протестантом Симеоном Будным с его «Катехизисом для простых людей языка русского», ни, тем более, православными Петром Мстиславцем и полешуком Иваном Федоровым, князем Юрием Олельковичем со «Слуцким евангелием» и Серафимом Соболем с первым русским букварем, преподобным Афанасием Брестским с «Диариушем» и Мелетием Смотрицким с его «Грамматикой» (взрастившей Михаила Ломоносова) и «Фриносом» («плачем» о Западной России), наставником Петра I Симеоном Полоцким с его наследием.
Итак, в эпоху настоящего белорусского возрождения и просвещения под руководством графа М.Н.Муравьёва-Виленского ни малейшего сомнения у самих белорусов (а также у ученых, включая западноевропейских), что белорусы (как и малороссы) – это русские, как и о русском триединстве, не было. Ученые-западнорусисты – выходцы из священнических семей (в основном из западной Гродненской губернии) – даже не доказывали это как нечто самоочевидное: они лишь, наряду с прочим, поднимали пласты трагической истории того, как их собственные предки были порабощены поляками-католиками. А выдающиеся белорусы философ Николай Лосский и художник Михаил Савицкий прямо свидетельствовали: «Вся история белорусов – это история борьбы белорусов за свою русскость».
Выше же была в самых общих чертах описана история того, как польские шляхтичи-хлопоманы начали марафон по внушению белорусам, что они – «ни русские, ни поляки», а «в польской Речи Посполитой им жилось вполне хорошо, не то, что под москалями» (достаточно прочесть строки «Письма Яськи-гаспадара» польского националиста и террориста Винцента Калиновского). Следует лишь дополнить, что этот марафон проходил при мощнейшей поддержке европейского масонства, взявшего на континенте власть во Франции в результате «Великой буржуазной революции», уничтожившей традиционную христианскую государственность: если в XVIII веке масонство – как транснациональная антихристианская церковь (с англосаксонским ядром), главная религия новых элит (истеблишмента) Запада до сего самого дня, – активно насаждало по всей Европе грубый материалистический рационализм, то в XIX веке оно добавило к «Просвещению» т.н. «романтизм» – разгул мистического иррационализма, в который вошли и «большие игры» с национальностями.
Если раньше европейские народы осознавали себя через христианскую религию и основанную на ней культуру, то теперь им вменялось превращение в объект религиозного голого почитания самой нации (то есть, самих себя – самопоклонения). Причем традиционного христианского национального самосознания было уже недостаточно: нужно было изобрести всевозможную мифологию с античными корнями и «геракловскими свершениями» (вплоть до «выкапывания морей»). И в этом национал-романтизме польская шляхта (поголовно ринувшаяся в масонство, как за несколько веков до этого – в протестантизм) даже опередила западноевропейцев (как и в замещении монархии шляхетской республикой): в частности, еще в XVII веке она возомнила себя потомством древних сарматов (отрекаясь от славянства – так же, как прежде отреклась от славянско-кириллической письменности) и ударилась в сектантскую мифологию сарматизма.
Однако масонскую церковь интересовали не столько вздорные, но свои поляки, сколько православные народы. Поэтому в XIX веке они устремились на восток создавать искусственные «национальные идентичности» и даже нации с неоязыческой мифологией: в основном там, где усилиями и самопожертвованием Российской Империи православные народы освобождались от многовекового ига. Так были созданы нации греков-эллинов (вместо византийских ромеев), румын (латинских романцев вместо ближайших к славянам валахов-молдован), янычарских бошняков и «изначальных» хорватов, а позже и черногорцев с македонянами (вместо единых сербов). Перед польскими же «свободными и равными братьями» из Лондона и Парижа была поставлена задача (желанная для них самих) создать из русских бывших Всходних Кресов нации украинцев и литвинов-беларусов: чем те и занимались – со времен польских националистов Франциска Богушевича (отца «беларускай мовы», которую он лично презирал) и Франциска Духинского (с его мифом о нерусских и даже неславянских москалях-ордынцев) до Франциска Дуж-Душевского (с его бело-красно-белой криптопольской символикой).
Причем на «восточном фронте» к масонскому «вольному строительству» наций и национал-фашизму охотно подключился его, казалось бы, враг с «фронта западного» – Ватикан, – полностью приносящий в жертву остатки христианской нравственности: национальное дробление православных славянских народов с использованием католических ядер идентичности – одна из его давних иезуитских стратегий. Так, в деле борьбы против королевства Югославии и сербского народа (и его дальнейшего геноцида) выявилось полное единение всех возможных сил зла: прежде всего, Ватикана и его иезуитского спецназа, а следом и либерал-масонского ордена, Коммунистического интернационала, католического социализма, старой австрийской аристократии Габсбургов и их беглых хорватских коллаборационистов, усташского нацизма, включая иудейский элемент (франковцев), а также прозападных болгарских янычар, итальянских и венгерских фашистов, албанских косоваров. Всех тех же субъектов (с локальными поправками) мы видим в лаборатории украинской и «беларускай» наций (вместо белорусской и малоросской народностей русского народа) и их антиправославного и антирусского национализма с середины XIX века и по сей самый день.
Часть 3. Создание «нерусской нации беларусов» – часть западного проекта антихристианского Модерна и глобализма на польско-кресовой униатской основе
Одним из ключевых элементов в «национальном инжиниринге» был, конечно, язык. Язык – душа всякого народа. Еще раз отметим, что общерусский язык для белорусов был и является своим родным: предки белорусов (как и малороссов) приняли живейшее участие в создании высокого русского койне в XVII веке, белорусы же XIX века совершенно ясно его понимали и принимали, органично сочетая своё белорусское деревенское наречие с языком Пушкина и Достоевского, петербургско-московской аристократии. Язык белорусов усердно изучали великоросские этнографы, а вскоре – и сами белорусы во главе с отцом белорусистки академиком Евфимием Карским, который научно изучил, описал и доказал белорусский язык как наречие общерусского языка, а белорусов с их культурой – как этнической ветви общерусского народа. За что подвергался травле вначале со стороны «адраджэнцев» (националистов), а вскоре – со стороны русофобской большевистской номенклатуры.
Но это, очевидно, совсем не то, чего от языкового вопроса ждали (и доселе ждут) в Лондоне, Париже, Вене и Варшаве. Поэтому усилиями польско-католической шляхты даже не на белорусских землях, а в польском Вильно, была проведена работа по созданию «нацыянальнай мовы» на основе диалекта обрусевших балтов-католиков Виленского края с полонизированным говором и обильным насыщением полонизмами (особенно в плане высокой лексики). Естественно, первоначально на польской латинице. Тогда проект сразу научно раскусили: «Задача изданий деятелей круга “Нашей Нiвы” заключалась не в том, чтобы дать белорусской народной массе полезное чтение на понятном ей языке, а в том, чтобы создать новый вид русского языка из смеси белорусских наречий с польским языком и поддержать мысль об обособлении Белоруссии». В целом же, «идея отщепления от общерусского ствола его белорусской ветви и создание из нее особой белорусской нации вынырнула из недр PPS (польской социалистической партии) и первоначально нашла воплощение в “белорусской громаде”, фактически служившей здесь, на почве Белоруссии, филиальным отделением PPS. “Белорусинство” пользуется поддержкою и защитою поляков, которые использовали естественную и понятную любовь каждой округи, не говоря уже о народной разновидности, к своему наречию, к своему быту в антирусских целях. Именно польские радетели о благе белорусов пытаются выработать хоть подобие, хоть видимость общего белорусского литературного языка». Так еще в 1907 году писал ученый-славист Платон Кулаковский, сын священника из Паневежиса Ковенской губернии.
Следует сразу отметить, что этот проект, продолженный далее «адраджэнцами» из тех же шляхетско-католических кругов, полностью провалился: даже ко времени революции издания на «мове» читал круг людей численностью в рамках арифметической погрешности, такой же была и доля сторонников шляхетской «Белорусской Социалистической Громады» – alma-mater отцов БНР, членов Центральной Рады и «Второго Всебелорусского конгресса» во время гитлеровской оккупации, позднесоветского БНФ и Координационного БЧБ-совета: все поколения русоненавистнических прозападных коллаборационистов. Как достоверно известно исторической науке, православные белорусы (как и малороссы), в подавляющем большинстве священники и крестьяне, едва ли не поголовно поддерживали «правые» русские православно-монархические политические движения, а, как жаловался тот же Довнар-Запольский, белорусские крестьяне были, наряду с кубанскими и донскими казаками, самым непробиваемым верноподданным классом во всей пестроте Российской Империи.
Однако, к сожалению, захват власти масонами-февралистами, а потом их продолжателями большевиками положил начало описанному выше разрушительному процессу извращения народного самосознания. Причём главное в нем было – именно лишение религиозного ядра народного духа, за которым легко утрачиваются все ориентиры народа – как исторической памяти, так и нравственные и политические. Хотя белорусы оказались и более стойкими, чем малороссы-украинцы, секуляризация и долгое воздействие ложных учений и течений сильно сказались и на них. Особенно деструктивной является корпоративная среда историков и филологов (речь, разумеется, о белорусской истории и филологии), преобладающая её часть: в ней со студенческих скамей воспитывается именно прозападно-националистический дух (враждебно настроенный к русской государственности, русскому языку и весьма часто, порой латентно, к Русской Церкви), который через системы образования (в том числе школьного) и культуры транслируется далее в широкие народные массы и влияет на государственную политику, самосознание и дух всего народа, – сея в нём неприязнь к Православию, Русскому миру и тягу на Запад, подрывая само народное единство белорусов и распахивая врата перед «ценностями» либерального глобализма.
Следует отметить, что западноевропейская секулярная элита и мысль (формально приверженная голому рационализму, но почти вся включенная в тёмную масонскую мистику) занималась не просто «созданием новых наций» и изобретением национальных мифологий, но попыталась изменить само понятие о народе (нации – от лат. natio – племя, народ; nasci – рожать; natura – природа). Хотя народы (нации, роды-племена) существовали тысячелетиями, происходя от описанного в Библии Вавилонского столпотворения и сочетая в себе кровное и духовное (язык, религия, культура) начала, западные учёные (точнее идеологи-манипуляторы) выдвинули тезис о том, что нации появились-де только в Новое время в условиях капитализма и буржуазной демократии: то есть, традиционные «непросвещённые» сословия христианского священства и книжников, аристократии и особенно «тёмного» крестьянства национального самосознания якобы не имели.
На самом деле, повторимся, в эпоху «Просвещения-Модерна» европейские нации не возникли, а религиозно заменили в собственных глазах Бога и Церковь и через это самопоклонение стали на путь вырождения и, уже в наше время, успешного растворения в интернациональном глобализме. Закономерно, что все «белорусские националисты» (адепты идеи «белорусы – нерусская нация») являлись и являются идейными западниками, глобалистами и вкупе последователями указанной западной «теории наций» в русле англосаксонской школы социального конструктивизма (или нацбилдинга) в духе постхристианского западного Модерна: безбожно отрицая Божественный Промысел и библейскую онтологию народов, они отрицают и Крещение (и просвещение) Руси как источник бытия триединого русского народа.
При этом в модерновую религию национализма вошёл догмат о необходимости для наций создать, помимо само-льстивой мифологии, ещё и свои исключительно национальные государства (с националистической идеологией), которые должны прийти на смену многонациональным христианским империям как союзам народов (в идеале, духовно единым) во главе с народом-ядром. Причём на первом, националистическом, этапе речь шла о максимальном растворении всех субэтнических особенностей в национальном моноядре (а заодно и поглощении всех зависимых наций вплоть до нацистских практик в апогее). А вот на втором, интернационалистическом, этапе речь пошла уже о растворении государствообразующего народа (нации) во всех окружающих (с доминированием англосаксонства) – создания «политических наций граждан», сливающих в одну максимально обезличенную и секуляризированную массу все народы, религии, языки, культуры, – чтобы на следующем этапе из новообразованных структур осуществить завершающее неовавилонское всесмешение (глобализм). Квинтэссенцией судьбы всех «политических наций» стала история французской, – рождённой сатанинской «Великой французской революцией» и превращённой к настоящему времени в «радужное месиво».
И если Украину прочно провели по первому этапу (вплоть до нацизма) с выходом на второй, то Белоруссии, в которой не удалось повторить украинский проект, стали настойчиво навязывать сразу второй путь: дескать, белорусский народ – это толерантная «политическая нация», в которой «сливаются в культурном равенстве белорусы, русские, украинцы, поляки, евреи» (логично продолжить: киргизы, таджики и, пожалуй, с учётом опыта 1940-х, немцы), а также «православные, католики, униаты, мусульмане, иудеи, протестанты, атеисты, язычники».
Вспомним ещё раз политическую программу польской партии краёвцев (для Кресов Всходних) начала XX в.: «Идеология краёвцев получила название “краёвость” (или “краёвая концепция”, “краёвая идея”) и базировалась на идее нации граждан, согласно которой все коренные жители литовско-белорусского региона (земель бывшего Великого Княжества Литовского), независимо от их этнической и культурной принадлежности, являются “гражданами края”». Эта польско-католическая программа «мультикультурной толерантности» предназначалась исключительно для режима «в оппозиции» для подавления православно-русского духа белорусов и общенародного подъёма и процветания: как только через несколько лет краёвцы-кресовцы оказались вместе с Западной Белоруссией в составе II Речи Посполитой, вся толерантность исчезла, а на её место вышла программа польской фашистской санации, этноцида белорусов.
Весь этот инфернальный постмодернизм, разумеется, не имеет ничего общего ни с действительностью, ни с благом для белорусского народа (как и для великороссов в Российской Федерации). Белорусский народ – это ветвь русского народа, столетиями пестовавшаяся Православной Церковью и культурой (последняя и сберегла народ от смерти в мрачную эпоху польско-католической оккупации XVI-XIX вв.). И это никак не отменяет того, что в белорусском государстве (как и в российском, а также Союзном государстве России и Беларуси) в качестве его равноправных граждан могут максимально мирно проживать представители разных народов (диаспор) и разных вер, языков и культур, образующих политический союз (государство).
Межнациональный мир и гражданское равноправие не требуют никаких химер в виде «многонациональных народов», «многонародных наций» и, наконец, «многонациональных наций». Беларусь – страна, в которой около 95% (на основной части – более 99%) составляют представители триединого русского (или «восточнославянского») народа, говорящие на одном языке, а потому является мононациональной. Что никак не отменяет дружелюбного отношения, равных гражданских и внутригрупповых культурных прав представителей национальных диаспор – не важно, составляют ли они 3% или 0,03% от численности населения. С одним условием: дабы таковые диаспоры не посягали на сам государствообразующий белорусский народ, его самосознание, духовный код, полноценное духовно-культурное возрождение, развитие и процветание. И сугубо – на историческую память белорусов: как это происходило в Беларуси до 2020-го, в частности, в отношении воссоединения народа в 1939 году: в угоду «дружбе» с Польшей и всем Западом.
Точно так же некогда в СССР были административно «забыты» преступления бандеровцев и разных других национальных нацизмов: под тем же предлогом «дружбы народов» – с самыми печальными последствиями. Подлинная же дружба народов и прочный межнациональный мир в государстве строится на правде, включая осуждение зла и покаяние, а не на её искажении, угодливом умалчивании, забвении народной памяти, смешении народов в «политические нации» и прочих «хитрых планах» и «стратегиях».
Но и сейчас белорусская историко-культурная память в Беларуси ещё сильно полонизирована. А во влиятельной (особенно на молодёжь) «негосударственной сфере» (ныне в Интернете), «свободу» которой тщательно оберегают и тёмные силы в российской и белорусской элитах, кресово-хлопоманская парадигма доминирует. В частности, до сих пор в Белоруссии государственно не культивируется память о Кревской, Городельской, Люблинской и Брестской униях как об исторических трагедиях и источниках бед народа Белой Руси, а создание Великого княжества Русского, народное восстание во главе с Богданом Хмельницким и освободительный поход (СВО XVII века) царя Алексея Михайловича, воссоединительные разделы Речи Посполитой 1772, 1793 и 1795 годов, воссоединение униатов с Церковью в 1839 году и политика деполонизационного возрождения народа 1860-х в Беларуси всячески «забываются». Между тем, последствия данного забвения ничем не отличаются от забвений воссоединения 1939 года, коллаборационизма 1940-х и народного подвига и Победы в Великой Отечественной войне.
Абсурдность же концепта «политической нации» легко устанавливается на примерах. Из неё следует, что получивший в Минске белорусское гражданство иммигрант-киргиз или литовец является для белоруса из Витебского района представителем своей нации, а проживающий несколько километрами восточнее (притом в условиях прозрачных границ) житель Смоленской области – представителем чужой нации. Меняет ли свою национальную принадлежность армянин, переехавший из Москвы в Минск? Чаще всего политическая «смена национальности» происходит (подобно гендерной) только с разного рода янычарами. И речь не идёт о приобщении представителей одного народа высоким ценностям, духу и целям другого, включая язык и даже религию (что характерно как раз для империй, а не национальных демократий). Так, армянин Петр Багратион и немка святая преподобномученица Елизавета вполне могли позволить осознавать себя русскими (причем по духовным, а не юридическим соображениям) без отказа от своих корней. Но точно невозможно считать представителями «белорусской нации» Януша Радзивилла, Адама Мицкевича или Марка Шагала, которые сами себя никогда к ней и не относили.
Та же самая ситуация наблюдается и с религиозной принадлежностью народа. Как бы ни говорилось, что белорусы – «поликонфессиональная нация», это не соответствует действительности. По свежим данным БИСИ, православными себя считают порядка 85% белорусов, в то время как католиками – около 6%. Притом около 3% (то ест, половину от католиков) составляют поляки. Еще 1-2% составляют протестанты, а большинство из оставшихся – атеисты. В Польше также около 1,5% православных граждан (включая этнических поляков), что не делает Польшу поликонфессиональной нацией и государством.
И совершенно справедливо называть католический Костел в Беларуси не белорусским, а польским (совсем недавно католицизм на Белой Руси всеми и назывался польской верой): он исторически пришел из Польши и был неразрывно взаимосвязан с полонизацией; вся многовековая история католического Костёла в Белоруссии – это история польская, польских национальности, языка и культуры. Костёл мечтал о возрождении Речи Посполитой весь XIX век, боролся за самосознание белорусов (за его полонизацию) с Православием в начале XX века, безраздельно радовался восстановлению Польши (вместе с Восточными Кресами) после революции 1917-го, горячо поддерживал полонизацию и окатоличивание западных белорусов до 1939-го, продолжив свой вековечный курс с крушения СССР до сего самого дня, лишь вынужденно частично заменив польский язык Костёла на близкую ему полонизированную его же чадами мову Богушевича-Тарашкевича. И сейчас белорусские ксёндзы после начального духовного образования проходят длительную формацию в Польше (реже в Италии). В свою очередь, принадлежность к протестантизму автоматически связывает его последователей с англосаконской культурой, языком и, как правило, политической ориентацией.
В Белоруссии хорошо памятна и позиция католического Костёла и протестантских общин в критический период 2020-го: тогда вся демагогия о «надконфессиональном и наднациональном единстве гражданской нации» мгновенно растворилась как дым. И вполне закономерно: религиозно-цивилизационный инстинкт и тягу в человеке никто не отменял и никогда не отменит. Их можно лишь заменить, – например, на тягу к германо-романскому или англосаконскому миру, на другую религиозно-цивилизационную принадлежность.
Для Костёла сакральна вся его многовековая история на белорусских землях, включая «духовный выбор» Ягайлы-Иакова-Владислава и боярства-шляхты, успехи ордена иезуитов, униатство и непосредственно озверелый душехват и гонитель православных белорусов и Церкви «святой» Язафат Кунцевич, в честь которого создан и ряд парафий в Беларуси. В жизни и деятельности римско-католического Костела в Беларуси неизменно сквозит тоска по временам I и II Речи Посполитой, скорбь по четырём их разделам имперской и советской властями, по неудавшемуся Евромайдану в 2020-м. Им лелеется униатство, он болеет за униатско-прозападный украинский режим и свято чтит волю апостасийного Ватикана (даже после папской легализации ЛГБТ-содомии). И в целом он служит западной цивилизации (как и на Украине, в Молдове, Армении, на Балканах, в самой Российской Федерации), будучи её частью и, более того, истоком – даже в современном антихристианском состоянии таковой. Католицизм, польский Костёл в Беларуси, как и ряд иных субъектов западничества в ней, необходимо принять, – однако точно не давать им равнозначный вес в определении духовно-культурных скреп, политических целей и судьбы белорусского народа. Конечно, существует и польско-католическое русофильское (и, соответственно, пробелорусское) меньшинство, в том числе и в самой Польше. Но меньшинство это весьма малое: не более, чем сторонников социально-ориентированной экономики среди коммерческих банкиров.
Часть 4. Белорусский народ как часть триединого русского народа и его национальная идея на основе идеологии Святой Руси
Идея «поликонфессиональности народа» – отсутствия у народа религиозно-духовного сердца – является деструктивной вообще. На практике она воплощается не в мире и дружбе процветающих конфессий, а в секуляризации государства, государственной политики и самого народа (по принципу «так не доставайся ты никому»). Под предлогом «равенства религий» перед лицом «единой политической нации» происходит умаление, оскопление, ослабление всех религий – прежде всего, главной народообразующей религии, но и прочих традиционных, – и самой религиозности населения, опуская его дух, принципы и поведенческие мотивы (иерархию ценностей), – как и произошло в СССР, а до этого – в «просвещенной» Европе в рамках Вестфальской системы.
«Поликонфессиональность народа» открывает врата для воцарения в нём квазирелигии атеизма, материализма и потребительства – как и деидеологизация народа ведет к торжеству идеологии либерализма и глобализма. А поскольку религиозность встроена в человеческую душу, то в «поликонфессиональном обществе» расцветают всевозможные секты и оккультные кружки (так и было на закате СССР). При этом в пострелигиозной Европе никакой мир не наступил, враждебность приняла новые, еще более жестокие формы и стала выливаться в разрушительные революции и варварские войны: ибо снижение религиозности народа не «защищает» людей и государства от фанатизма, а замещает религиозную духовность всевозможными разрушительными ее суррогатами, неизменно уничтожая нравственность, рождая ультрафанатизмы. Да и сам жестокий фанатизм католицизма «крестовых походов» и инквизиции, радикального ислама (плода британских и иудейских спецслужб) и англосаксонского расистского протестантизма коренится в снижении внутри самих конфессий собственно религиозной духовности и замещении её секулярными эрзацами. Наконец, на место истинной или хотя бы традиционной религиозности при её «поликонфессионально-толерантном» ограничении неизменно приходит национализм (религия коллективного самопоклонения) с его слепой и гордой жестокостью. Потому-то Святая Церковь и учит, что без религии народ – население, а «без Бога нация – толпа, объединенная пороком, или слепа, или глупа, иль, что еще страшней, – жестока».
Крайняя секуляризация, низкая религиозность белорусского народа, находящегося по этой причине, как и весь русский народ, в глубоком духовно-нравственном кризисе (с яркими демографическими проявлениями), является и главной причиной умственного брожения в плане его национального самоопределения. Несмотря на это, белорусский народ (а его составляют не только живущие на земле ныне, но и жившие и мыслившие 100, 200, 500 лет назад предки, продолжая принадлежать к нему в загробном мире), конечно, является и, более того, призван быть моноконфессиональным (хранящей святую и истинную Христову веру предков), рождённым из всенародного Крещения Руси в конце X века, – а не из какого ни буржуазного Модерна и его шляхетско-кресовского «адраджэнства» XIX века, усиленного не менее буржуазной большевистской «беларусизацией» XX века.
Другие конфессии принадлежат диаспорам других народов. И это также никак не ущемляет право на их свободную вероисповедную жизнь: моноконфессиональность, основанная на христовых заповедях любви и блаженства (в отличие от принципов иезуитов или секулярных идеологий либерализма, национализма и коммунизма), отнюдь не ведёт к некому угнетению и уничижению иноверцев – причём вне зависимости от их численности – или к межконфессиональной вражде. Как это было, в частности, в Российской Империи – в отличие от тех же I и II Речи Посполитой с огромной долей иноверцев, называвшихся в ней диссидентами.
Как раз наоборот! Никакая не либерально-толерантная конфессионально-национальная политика, а именно значительное численное и политическое преобладание этнических православных белорусов (вместе с прочими русскими) и обеспечивает мирный покой и отсутствие острого религиозного и национального противостояния в Беларуси. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на те же страны с преобладанием католических титульных наций – Прибалтики и Хорватию, где в сербских регионах, как в 1940-е, так и начиная с 1990-х, осуществляется не просто ущемление, а форменный геноцид на религиозно-национальной почве. И особенно – на соседнюю Украину, где власть была захвачена как раз представителями неправославных конфессиональных меньшинств – униатства, иудаизма, неоязычества, разных ветвей протестантизма и, наконец, раскольниками (близкими к униатам и неоязычникам), – которые откровенно и окормляли сам Евромайдан, «освящая» его ежедневными экуменическими ритуалами. Наконец, вспомним совсем недавний пример Западной Беларуси в составе Второй Речи Посполитой 1920-1930-х, к которой полностью возводит себя современная Польша в единстве всех ее заметных политических сил!
***
Завершая исследование вопроса, сделаем основные выводы о соотношении понятий «белорусы» и «русские» и соответствующем народном взаимоопределении. Белорусы являются частью большого русского народа, – духовно, культурно и политически образованного из восточнославянских племён всенародным принятием божественного Таинства Крещения и православной веры со всей христианской моралью, – и вкупе самобытной его частью, народом-ветвью единого русского древа, выросшей из него в условиях исторических обстоятельств. Такая народная двойственность достаточно хорошо выражается научными понятиями этноса и суперэтноса. И при этом самость (идентичность) и духовность (национальная идеология) белорусского народа коренится именно в указанном общерусском истоке, рождении единого древа (Крещением Руси), а не в указанных обстоятельствах ответвления (как правило, трагических и болезнетворных): монгольском нашествии, литовском завоевании, польско-литовских униях, насаждении униатства, самозваном хлопоманском «адраджэннi», масонско-богоборческой революции 1905-1917 гг. и «беларусизации» 1920-х.
Являясь самобытной ветвью русского народа, белорусы с Белой Русью сообразуют и Русский мир как историческое духовно-цивилизационное восточнославянское пространство, в которое был привлечён ряд других народов или их представителей. И хотя доселе понятийное содержание Русского мира весьма слабо раскрыто церковными богословами и патриотическими светскими мыслителями (и во многом поэтому является предметом манипуляций и инсинуаций), сущность Русского мира заключается в Святой Руси – образе жизни народа, вкупе идеале и практическом руководстве по заветам Крещения Руси и сонма белорусских и всех русских святых. А именно: жизни по воле Божьей. Со всем великим святорусским наследием. Сами святые являются столпами народа, его эталонными представителями, живым олицетворением той самой Святой Руси и её национальной идеологии: на их теоретическое наследие и живой пример необходимо равняться во всём устроении народной жизни.
Между прочим, белорусские святые дают истинное свидетельство и по самому рассматриваемому предмету: от преподобной Евфросинии Полоцкой, коя «великая российская дева» и «строительница Российския земли», и до блаженной Валентины Минской, получившей избранническое благословение от духовника «Союза русского народа», великого святого праведного Иоанна Кронштадского. Характерно, что, напротив, если мы возьмём любого даже дореволюционного идеолога «белорусского» (равно и украинского) национализма (с формулой «белорусы – нерусская европейская нация»), то мы не найдём там ни одного верующего (церковного) православного христианина, не говоря уже о святых подвижниках.
При этом сугубое призвание белорусского народа (белорусская национальная идея) заключается именно в его личном особенном вкладе в общерусское дело (или, что то же самое, в его своеобразном воплощений идеалов Святой Руси), но не в противопоставлении себя этому общерусскому делу, изобретении якобы «своего», «нерусско-беларуского» дела – в частности, тому, чтобы быть мостом между Русью и Западом (восточнославянской и западной цивилизациями, Православием и Католицизмом), посредником между ними, транзитной зоной, гибридом русских и западных начал, цивилизаций. Белая Русь – это не «либерально-общечеловеческий» мост между Западом и Востоком, а, собственно, часть христианского русского Востока. А с Западом её связывает только 800-летня история агрессии того против Руси со стремлением её захватить, поработить, полностью (до глубин духа) перестроить на свой западный лад.
Таковая «национальная идея» является для белорусов ложной и губительной, называясь и являясь религиозным и политическим униатством, разновидностью украинства, за которыми под видом «моста» кроется коварная идея мягкой вестернизации и конечного янычарства с торговлей народными святынями и заветами святых предков: таковая и достигла на Украине своего апогея. На нынешнем историческом этапе эту сугубую миссию белорусского народа можно охарактеризовать как западнорусский форпост, «твердыня Русского мира и русская Вандея». И речь не только о военно-политическом противостоянии с Западом, но и об опыте воплощения ценностей Русского мира в общественном укладе: идеалом здесь было бы здоровое соревнование двух союзных русских государств в деле политического воплощения заветов Святой Руси с перенятием достижений и прорывов друг у друга (в частности, в духовно-нравственной сфере), и их синергийном единении. Исторический же вклад белорусов в Русский мир и так велик: религиозный, лингвистический, военный, политический, культурный, экономический.
В общем-то указанная правда лишь разворачивает позицию, неоднократно провозглашавшуюся главой государства Александром Лукашенко – как о русскости белорусов, так и об их принадлежности к Русскому миру. Проблема, однако в том, что, во-первых, многочисленные подробности этих постулатов не прояснены и вызывают ряд споров и пререканий, во-вторых, хлопоманско-большевистская идея «белорусы – не русские» внедрена в общественное сознание достаточно глубоко (как в Беларуси, так отчасти и в России), в-третьих, с этой правдой принципиально не согласна определённая заметная часть общества, в том числе в элите, подвергшаяся воздействию разных идеологий Запада (либерализма, национализма, коммунизма). Западный супермаркет для них гораздо ближе, чем русский Крест. Как следствие, существует немалая доля среди белорусов, отрицающих в себе русское начало – от каприза «самостийности» и вплоть до янычарской психологии «выруси». И, увы, государственная гуманитарно-идеологическая политика едва ли нацелена на преодоление данного зла, а нередко ему и способствует: в частности, сдерживая усилия Церкви по возрождению святорусского самосознания белорусов. Что, несомненно, влечёт за собой гнев Божий и серьёзное вразумление, лишь предвестием которого был революционный 2020-й год.
Особенно сильно стихийная русофобия культивируется в среде молодёжи, ныне питающей свою душу главным образом через гад-же-ты, впитывая всевозможную ложь, мракобесие и веру в западную цивилизацию как потребительский рай и маяк для устроения жизни. Наконец, ещё раз отметим, в значительной мере белорусская историческая наука и образование (в частности, педагогическое), а также сфера культуры (в которой крепко утверждена парадигма, где «белорусская культура» – этот униатский синтез католического шляхетства и стихийного крестьянского язычества) сами по себе глубоко пропитаны кресовой (криптопольской) идеологией, да ещё со времён СССР достаточно жестко привязаны к «беларускамоўнай» литературно-языковой среде, созданной поляками Богушевичем с его преемниками (народовольцами-гомоновцами, нашанивцами, католической интеллигенцией, Тарашкевичем с его ультраполонизированной тарашкевицей). Таковые образуют собою мощный гуманитарный комплекс и атмосферу, пропитанные и автоматически пропитывающие белорусское общество духом русофобии – как духовно-культурной, так и политической. Недаром и значительная часть белорусских улиц и площадей названы в честь польских шляхтичей-революционеров и инородных «красных» революционеров (нередко в одном лице) – вкупе антирусских и антиправославных, – впечатывая их с их идентичностью в сознание населения. А вот улиц, названных в честь выдающихся православных белорусов, – даже святых! – практически нет!
Не стоит сомневаться, что усиленные попытки дерусизировать белорусов, противопоставить их (вместе с малороссами-украинцами) великороссам будут не прекращаться, а лишь усиливаться: как извне, так и изнутри (причём не только из Белоруссии, но и из России). Белорусский язык (представленный набором деревенских наречий, впервые досконально изученных академиком Е.Карским) вместо органического единства с русским койне будет ему противопоставляться. На место единой православной веры и Русской Православной Церкви как духовной собирательницы белорусского народа будут не мытьём так катаньем продвигаться западные суррогаты: униатство, неоязычество, «национальное» (европеизированное) автокефальное или раскольническое «православие», атеистический материализм. Здесь стоит заметить, что Православная Церковь, вера и нравственность белорусского народа и являются главной мишенью врага, а вопрос историко-национального самосознания – не целью, а лишь инструментом сей борьбы.
Ну и, конечно, всяческим нападкам будет подвергаться истинное учение о триедином русском народе и белорусах как его народной ветви. Супостата раздражают уже само-свидетельствующие смысловые именования белорусов (а так хотелось заменить на лицвинов!) и Белой Руси. Именно поэтому вся информационная машина беглых революционеров под бдительным надзором коллективного Сороса усиленно продвигает химерические термины «беларусы» и «беларусский» (а в западных языках, вплоть до уровня дипломатии, – бессмысленное Belarus и Byelorussia вместо традиционных White Russia, Weissrusland). Будь такая возможность, дети отца лжи (Ин. 8:44) умело бы далее трансформировали их до «бедарусов», «зеларусов» вплоть до упразднения русского корня в каких-нибудь «беларубах» или «белалитвинах». Потому-то они так яростно набрасываются и на имя Белоруссии, базовое даже для всех хлопоманов-возрожденцев конца XIX – начала XX вв. Используется и то обстоятельство, что в самой России упорно не осуществляется возрождение исторического понятия великороссов и их отличения от «всех русских» (как и малороссов в целях их деукраинизации).
Однако, несомненно, правда победит. Вопрос – какую цену за это заплатит русский народ и его белорусская ветвь.
Нет Комментариев