Русских всё время пытаются запутать, обмануть, поставить в зависимое положение, этнически заместить, отменить вовсе или даже подвергнуть насильственному переформатированию. Потеряв в 1917 году национальный суверенитет, великий народ попал в руки своих заклятых врагов, всевозможных социальных экспериментаторов и прочих политических шулеров.

Сегодня мы впервые в своей истории попали в ситуацию, развалившую Польшу в XVIII столетии. Там каждый пан мог своим «nie pozwalam» («не разрешаю») уничтожать договорённости всех остальных. В реалиях федеративной многонационалии каждая из субъектных наций «панует» в своих национальных республиках, как вздумается её элите. И может в любой момент высказывать свои недовольства в отношении любых пожеланий русского большинства.

Вот захотели русские отметить какую-нибудь дату победы над монголо-татарами, являющуюся важным формирующим событием для нашей государственности. Из Татарстана раздаётся «Рөхсәт итмим» («не разрешаю»).

Федералы издали учебник по истории России, он не понравился в Чечне — и снова «не разрешаю».

Ставят памятник русским войнам на Кавказе — по требованию местной сепаратистской общественности его сносят.

Появилось желание поставить памятник Ермаку в Сибири. Нет, нельзя, местные татары высказывают своё недовольство.

Так происходит и в сотнях других случаев, приучая нацменьшинства дискриминировать русское большинство.

Федеративно-национальное устройство приучает и без того не сильно патриотическую российскую бюрократию руководствоваться принципом: главное — не раздражать местные национализмы.

Русским же обычно говорят: «Ну вы же большой народ, не обращайте внимания», «Сейчас не время поднимать эти вопросы, надо сохранять мир между народами». Ну или ещё проще — молчаливо игнорируют протесты русских общественных организаций.

Вообще, надо сказать, что российский федерализм культивирует интернационализм только для русских наряду с беззубым потаканием национализмам малых народов. Это, безусловно, совковое наследие, для которого не было ничего страшнее «великорусского шовинизма». Коммунисты воспринимали русскую нацию как имперскую и эксплуататорскую и всячески перекачивали русские соки на развитие многочисленных национальных республик. Насытившись и укрепившись, национальные коммунистические партии взорвали многонациональный СССР, самоопределившись как отдельные государства на вырезанных коммунистами из бывшей Российской Империи территориях.

Большая Россия с распадом Союза уменьшилась до размеров РФ. Но и Российская Федерация была в своё время организована, как СССР, на основе многочисленных национальных республик, в отношении которых продолжается такая же политика потакания местным национализмам, как и при коммунистах.

Если это не преодолеть, то федерализм РФ последует за федерализмом СССР и развалит страну в современных границах.

 

Политический блуд на слове «русский»

Сейчас стали сильно словесно блудить на слове «русский». Видимо, поняли, что «советскими» всех обратно не сделаешь. Вариант «россияне» как-то не прижился. А потому начали апробировать новые варианты «расшифровок»: «Кто же такие русские?»

Скорее всего, на этот шифровальный блуд появился высокий заказ.

Как правило, о том, кто такие русские, рассуждают всевозможные новиопы и многонационалы. Ведь с русскими надо что-то делать. Идёт война за русское наследство, за русские территории. Самосознание у русского населения может выйти из-под политического контроля и начать развиваться свободно.

Ведь самое страшное — это доверить русским Россию. С этим старые, рождённые ещё в советские времена элиты согласиться не готовы. Что угодно: западное внешнее управление, новый военный коммунизм, но только не Российская Империя.

Все толкуют о русском народе, как им заблагорассудится, в стиле разнузданной русофобии.

Одни говорят, что русских вообще нет или что русских не больше 5 млн, как было при царе Иоанне Грозном, остальных же просто заставили (записали) быть русскими (слышал лично от либерала Надеждина).

Другие хотят, чтобы русскими были, напротив, все народы РФ: мусульманские, буддистские, вероятно иудейские, ну и славянские тоже. Мол, все, кто говорит на русском языке, — все и русские. Вплоть до приезжающих среднеазиатов и закавказцев, массово покупающих наше гражданство и получающих наши льготы.

Как правило, предлагаются варианты либо сильно расширяющие понятие русских (вплоть до негритянских «готтентотов», как у Прилепина), либо сильно сужающие (с выделением отдельных украинцев, белорусов, казаков, поморов, «русскоязычных писателей», «тех, кто против СВО» и т. д.).

Слово «русский» пытаются наполнить самыми разными смыслами:

— некое состояние души (например, «с утра решил быть русским» по академику Бромлею);

— принадлежность к русской культуре («не шовинистической её части»);

— отношение к российской государственности («вложил 300 тысяч в получение гражданства и стал русским»);

— или, напротив, всячески обессмысливают («не знаю, кто такие русские»), говоря, что оно непонятно, что обозначает или вовсе ничего («русских нет вообще»).

Особо обожают нести чушь, что само слово «русские» — прилагательное к чему-то там и выводят из этой ничтожной мысли самые глобальные теории.

На самом деле слово «русские» — это субстантивированное прилагательное (превратившееся в существительное), эндоэтноним, возникший от более раннего двусоставного сочетания «русские люди» и перешедший к более короткому «русские», в котором вторая часть перестала употребляться.

Это очень распространённая ситуация в русском языке. Например, мы обращаемся к любимой женщине — «любимая» без ненужного дополнения, что она женщина. «Любимая» — это не прилагательное, а существительное.

Слово «русские» — это обычное самоназвание русских людей.

Но историческое спокойное происхождение слова «русский» сегодня яростно желают «переосмыслить». Правильнее даже будет сказать, слово «русский» хотят «перенаполнить» другим содержанием.

Пытаются заново сформулировать некую новую коллективность под старой вывеской «русской нации» как новый вариант многонациональной общности.

 

Национальные границы как симпатии и антипатии

Политкорректность — это теплохладная щелочь, разъедающая всё положительно существующее в нашем мире. Это медленное разрушающее состояние политического сознания, когда все существующее в мире признается равноценным, а значит, и не стоит никаких усилий для своей защиты.

В нашей стране политкорректность сильнее всего бьёт по религиозным и национальным вопросам. Именно они подвергаются самому изощрённому и жесткому цензурированию. Публично в нашем обществе труднее всего обсуждать вопросы религиозные и национальные. Сразу же включаются шаблонные «роботизированные автоответчики»: «Страна у нас многорелигиозная и многонациональная».

Наиболее сложно в России вести христианскую проповедь об истинности православной веры и говорить о роли русского народа в жизни РФ.

Всем прописано хором петь многонациональную и многорелигиозную идеологическую мантру: «Все равны, всё одинаково, все идём в правильном направлении».

Но, слава Богу, у людей остаётся ещё какое-то чувство самосохранения, выраженное в национальных симпатиях и антипатиях. Часто на чисто подсознательном уровне, не признающее чужое своим. Антипатия, неприятие чего-либо — часть этого чувства самосохранения, которое подсказывает, что наше, а что не наше.

Эти психологические основания — база здорового почвенного национализма в обществе как любви к непосредственно родственно-близким.

Русскость положительно обозначена в каждом русском человеке фактом его рождения, его родителями, его верой, историей его рода и его Отечества.

Стремление к национальному самопознанию, раскрытию и анализу народного «я» — неотъемлемая часть формирования развитой личности.

Национальное русское «я» исторически родилось в незапамятном прошлом и сохранилось до наших дней неизменным в своей глубине.

Интернационализм долгие годы, напротив, подавлял в нашей стране почвенные национальные чувства, во многом содействовал потере национальной самоидентификации русского народа, способствовал его психологической деградации, потере чувства родства с предками.

Быть самим собой в современном мире очень непросто. При всём разнообразии предлагаемых вариантов отсутствуют или находятся под идеологическим табу как раз нормативные, традиционные, национальные пути развития.

«Национализм, мне кажется, — писал русский публицист Михаил Меньшиков, — есть народная искренность, в отличие от притворства партий и всякого их кривляния и подражания. Есть люди искренние, которые не терпят, чтобы казаться чем-то другим и которым хочется всегда быть лишь самими собой. Наоборот, есть люди, как бы боящиеся самих себя, внутренне не уважающие себя, которые готовы быть чем угодно, только не тем, что они есть. Эта странная трусость напоминает так называемый миметизм в природе, стремление слабых пород — особенно среди насекомых — подделывать свою наружность под окружающую среду, например, принимать очертания и цвета растений.

Чувство национальное обратно этому малодушному инстинкту. Национализм есть полное развитие личности и стойкое бережение всех особенностей, отличающих данный вид от смежных ему. Национализм есть не только полнота самосознания, но полнота особенного — творческого самосознания, а не подражательного. Национализм всегда чувствуется как высшее удовлетворение, как “любовь к отечеству и народная гордость”. Нельзя любить и нельзя гордиться тем, что считаешь дурным. Стало быть национализм предполагает полноту хороших качеств, или тех, что кажутся хорошими» (Меньшиков М.О. Письма к ближним 1910 год. СПб., 1911. С. 65).

В нас же целенаправленно воспитывают ту общественную трусость, о которой пишет Михаил Меньшиков. Склоняли к малодушной мимикрии при коммунистах в некий «советский народ» (или в каких-нибудь украинцев), а при демократах — в столь же искусственных «россиян».

Национальная психология — великая биологическая сила, выработанная веками исторической борьбы, побед и поражений. Нация — духовное единство в вере; нация — психологическое единство в характере поведения; нация — душевное единство в культуре, языке; нация — физическое единство в кровном родстве.

Симпатии и антипатии — это психологические границы нации, которыми она оберегает от проникновения в своё тело всего чуждого и, напротив, восприятия всего близкого. Этими психическими определениями своего и чужого нация формирует как саму себя, так и вырабатывает отношение к психическим типам, не принадлежащим к своему родному.

Симпатии и антипатии — это психологическое оружие национальной обороны. «Мы, — писал Михаил Меньшиков, — не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти. Мирному наплыву чуждых рас мы хотели бы дать отпор» (Меньшиков М.О. Письма к ближним 1912 год. СПб, 1913. С. 123-124).

У других народов черты русскости не могут быть прирождёнными, а только благоприобретёнными вследствие обрусения.

Даже общность исторической судьбы у инородцев без принятия православной веры и русской идентичности не делает их русскими в полном смысле этого слова. Понимание общности судьбы с русскими, разделяемый общий государственный патриотизм — это лишь тот минимум лояльности, делающий народы или личности союзными, дружескими, но это вовсе не отменяет ни их национальной культуры, ни их веры, ни их психологических стереотипов поведения. Они могут быть сглажены в своих проявлениях, например, не стрелять на свадьбах, не резать баранов в общественных местах или не ходить в хиджабах в русских городах.

Русских заменить некем.

Так исторически сложилось в России.

Россия должна обустраиваться по-русски.

И с этим ничего нельзя поделать.

Источник