Минфин в феврале текущего года конвертировал 17 млрд долларов из ФНБ в 110 млрд юаней. «Игра» главы ведомства Антона Силуанова оказалась рискованной, в результате чего ФНБ потерял 22 миллиарда рублей. Конечно, и валютную корзину надо диверсифицировать, и расширять торгово-экономическое сотрудничество с Китаем. Но такой ли ценой? Тему отношений Москвы и Пекина в студии «Первого русского» ведущий Никита Комаров обсуждал с китаистом Николаем Вавиловым.
Избавиться от долларовой зависимости, закупив юани, Силуанов решил в момент, когда китайская валюта находилась на пике своей стоимости. Но уже в марте юань начал рекордное падение и довольно быстро подешевел на 1,7%. Стоило ли проводить такие операции в подобный, прямо скажем, неподходящий момент?
Никита Комаров: Что нам вообще можно ждать от юаня в дальнейшем? Ведь очевидно, что «китаец» становится нашей резервной валютой.
Николай Вавилов: Подобный провал с Минфином случился не в первый раз. Аналогичную операцию ведомство провело в мае 2014 года. И она тоже не принесла никакой выгоды нашему бюджету. То есть такие неприятности с нашим Минфином случаются регулярно.
Юань – не мировая валюта, но потенциал у него большой
Что же касается вообще закупок юаня, его интернационализации, то тут есть много противоречивых мнений. Согласно официальной статистике, юань – это почти 2,25% от всей мировой торговли. То есть это не мировая валюта. Но согласно другому мнению, противоположному, глобальная теневая торговля, особенно в Восточной и Юго-Восточной Азии, идёт именно в юанях. Получается, что на официальную статистику в этом вопросе полагаться сложно.
Что касается интернационализации юаня, то китайская валюта в случае обострения геополитической ситуации и полного разрыва между США и Китаем имеет очень большой потенциал. А мы видим, что ситуация накаляется день ото дня. Нельзя исключать, что на этом фоне страны Ближнего Востока не перейдут частично на торговлю в юане.
А Иран, вполне возможно, и полностью станет торговать в китайской валюте, учитывая заключённое недавно двадцатилетнее соглашение между Тегераном и Пекином. Кроме того, договор о 25-летнем сотрудничестве по нефти заключил с Китаем и Ирак, правда, в прессе это почти не освещалось.
ТЕМУ ОТНОШЕНИЙ МОСКВЫ И ПЕКИНА В СТУДИИ «ПЕРВОГО РУССКОГО» ВЕДУЩИЙ НИКИТА КОМАРОВ ОБСУЖДАЛ С КИТАИСТОМ НИКОЛАЕМ ВАВИЛОВЫМ. СКРИНШОТ: ЦАРЬГРАД.
Таким образом, Пекин становится первым торговым партнёром со странами Ближнего Востока. И вся эта схема полностью замкнута на Китае, который обеспечивает страны этого региона всем необходимым – от ширпотреба, сложной техники до телекоммуникационных систем. В свою очередь, страны Ближнего Востока продают Китаю нефть.
– И всё это уже начинает распространяться на Африку. Целые страны уже закупают китайскую продукцию.
– Абсолютно верно. То есть официальные цифры по торговле почти ничего не отражают. Мы ничего не знаем и о том, сколько стран реально должны Китаю – все соглашения по кредитам Пекин сделал абсолютно закрытыми, никакой статистики по этой теме нет. Предположительно, только правительства других стран должны Китаю порядка 200 миллиардов долларов, хотя могу предположить, что на самом деле ещё больше. А ведь ещё есть корпоративные долги и так далее.
То есть речь идёт о том, что если конфронтация между Пекином и Вашингтоном продолжится, неожиданно может вскрыться, что китайское влияние больше на порядок, чем декларируется, и Китай в этом случае явит миру схему, о существовании которой никто и не подозревал. Это глобальная теневая экономика.
– Сейчас расчёты между Россией и Китаем идут в массе своей не в долларах, а в евро, в рублях и в юанях?
– Действительно, за последние восемь лет, после того как в Китае к власти пришёл Си Цзиньпин, доля доллара в расчётах значительно сократилась. Тем не менее в обороте остаётся всё ещё 30-40%. Но что произошло? Реально доля рубля выросла незначительно, всего на несколько процентных пунктов, но почти удвоилась. Доля юаня также увеличилась на несколько процентных пунктов. При этом произошло довольно интересное явление: мы начали больше торговать в евро.
– Почему так происходит? Ведь экспортировать можно в юанях, а импортировать в рублях, например.
– Тут играет роль вопрос большой геополитики. Когда мы говорим о новой стратегии «Один пояс – один путь», заявленной китайским лидером Си Цзиньпином, мы часто не очень понимаем, о чём реально идёт речь.
Во-первых, это антиамериканизм, то есть это отрыв Китая от американских рынков сбыта. Но это не означает полного ухода Китая на рынки Евразии. Понятно, что ни Иран, ни Вьетнам, ни Россия не смогут заменить колоссальный американский рынок. Зато тут мы видим попытку внедриться в европейский рынок. Таким образом, конечными бенефициарами стратегии «Один пояс – один путь» станут не только Россия и Китай, но, в первую очередь, Евросоюз.
С другой стороны, это попытка привлечь Европу или даже полностью оторвать её от атлантизма. В недавнем разговоре Си Цзиньпина с канцлером ФРГ Ангелой Меркель меня поразила одна фраза, сказанная китайским лидером: Европа должна получить стратегическую автономность.
Фактически он прямо сказал, что европейцы находятся в протекторате, в финансовой, военной и другой зависимости от США. Но если они решат опереться на Китай, то смогут сделать свой новый выбор в пользу Евразии.
Забудьте старый стереотип – Россия не станет китайской колонией
– Но ведь то же самое и Ангеле Меркель, и Эммануэлю Макрону предлагал президент России Владимир Путин. И здесь, наверно, Россия может поделиться с Европой оружием, а Китай – экономикой. Но, как мне кажется, экономическая экспансия Китая несколько угрожает России.
– Это старый стереотип 60-летней давности об остром противостоянии с Китаем. К сожалению, в массах этот стереотип всё ещё преобладает. Реально картина выглядит совершенно иначе.
Вы удивитесь, если узнаете, сколько Китай инвестирует в Россию – меньше половины процента от совокупного объёма иностранных инвестиций. И даже если предположить, что существуют какие-то теневые инвесторы, то это увеличит цифру вложений всего в 10-20 раз. А это микровеличина, которой вполне можно пренебречь. Реальные же наши инвесторы – это Германия, Великобритания, страны Евросоюза и США.
То есть говорить о том, что Китай ведёт какую-то агрессивную инвестиционно-экономическую агрессию в отношении России, нельзя. Но вот где Китай действительно действует довольно агрессивно, так это, к примеру, Германия – там ежегодно инвестируется порядка десятка миллиардов долларов. Недаром Ангела Меркель заявляла о необходимости противодействия инвестиционной и экономической агрессии Пекина.
Китайские инвестиции в нашу экономику – меньше миллиарда долларов. При этом происходит отток. Мы проводим в отношении Китая политику осаждённой крепости, мы китайцев стараемся вообще не пускать к себе. Поэтому странно слышать, когда нас пугают: Россия может стать китайской колонией и так далее.
И когда нам это говорят, то надо понимать, что для таких утверждений нет ни одного повода – ни демографического, ни экономического, ни какого-либо другого. Газ мы Китаю продаём даже дороже, чем Европе, растёт экспорт каких-то товаров с добавленной стоимостью. Мы постепенно вытесняем страны Запада с китайского рынка. Так что говорить о том, что у России есть какая-то вассальная зависимость от Китая, в корне неправильно.
Напротив, у нас очень интересная геополитическая позиция, она хорошо проявилась сейчас в событиях в Мьянме. Там, куда приходит Китай, он начинает давить на местную элиту. И в этих странах сразу появляется запрос на третью силу. Запад помочь не может – нет ни сил, ни идеологических причин помогать. Поэтому роль этой третьей силы выполняем мы, Россия. И именно потому, что у Китая нет рычагов давления на нас, зато у нас такой рычаг есть.
Россия – стратегический тыл для Китая в его борьбе с Западом?
– И наш рычаг давления – это поставка энергоресурсов. А ведь Китай хочет диверсифицировать поставки. Вот и с Ираном соглашение заключил по нефти, и газопровод с Туркменией построили…
– Вы затронули очень интересную тему. Действительно, энергоресурсы диверсифицируются. Но что произойдёт в случае блокады нефтяного морского трафика в Китай? Ведь такое вполне возможно – какой-нибудь танкер перекроет небольшой канал – Суэцкий или Малагский. И такие события происходят, мы недавно были тому свидетелями.
И здесь мы видим, насколько важна для Китая роль нефтегазового экспорта из России. Это несопоставимо ни с казахскими, ни с туркменскими или узбекскими объёмами. Фактически мы являемся для Китая стратегическим тылом в его противостоянии с Западом.
– Если говорить об экспорте России в Китай, о его структуре – мы можем продавать туда не только углеводород, но и промышленные товары? Высокотехнологичную продукцию? Или они всё это сами производят?
– Для того, чтобы нарастить экспорт продукции с высокой добавленной стоимостью, нужно производить у себя такую продукцию. Экспорт оборонки – хороший пример. Он достаточно объёмный. Но китайцы многое копируют, поэтому объёмы поставок падают.
Но в целом надо признать: мы мало обращали внимания на китайский рынок. И даже сейчас структуры российского экспортного центра недостаточно эффективны, мягко говоря.
– Назовите три реперные точки российско-китайского сотрудничества, на чём оно строится сейчас?
– Во-первых, это зонтик безопасности. Мы помогаем Китаю создавать противоракетную оборону. Во-вторых – продовольственная безопасность, мы помогаем Китаю не быть зависимыми от сельхозпродукции Запада. И, возможно, идеологическая безопасность. Потому что мы две страны, на которых базируется тот традиционный порядок, тот антизападный позитивный союз, который можем показать как союз будущего.
Нет Комментариев