До сих пор есть люди, которые хотели бы вернуть на Лубянскую площадь статую Феликса Дзержинского. Кем был этот человек, если попробовать рассказать о нём объективно?

Как правило, современные русские люди смотрят на Феликса Дзержинского с одной из двух точек зрения. Представители каждой из этих точек зрения считают, что они в большинстве. Для одних этот человек, умерший почти сто лет назад, – по-прежнему «рыцарь революции» и притом олицетворение карающей мощи государства. Для других – ужаснейший из преступников, разрушавших государство Российское, палач, который в ответе за бессудные расстрелы десятков тысяч людей, виновных лишь в том, что они принадлежали не к тем социальным классам и слоям.

Конечно, вторая точка зрения нам ближе, чем первая. Но всё-таки, изучая историю Железного Феликса, приходится признать, что он не был ни рыцарем, ни чудовищем. Он был сложнее и страшнее.

Профессионал

Когда Феликс был ещё совсем маленьким, он убил свою сестру. Застрелил из ружья. Девочку звали Ванда, ей было 14 лет. Этой истории, разумеется, в официальных биографиях революционера и чекиста никогда не было (там вообще у него было только две сестры, а не три), а рассказывают её по-разному. В одном варианте рассказа мальчик так любил свою сестру, что безумно её ревновал. И, узнав, что она с кем-то познакомилась, не совладал со своими чувствами. В другом варианте рассказа никакой ревности не было и убийство было случайным: вместе с братом Станиславом Феликс стрелял по мишеням, Ванда случайно попала на линию огня.

Велик соблазн сказать, что вот, мол, уже в столь раннем возрасте (ему было тогда 13 лет) проявился характер будущего убийцы и чуть ли не маньяка. Но в последующей своей жизни он, кажется, лично никого не убивал. Отправлял на смерть тысячами. Но сам – не стрелял.

Когда Феликсу было 18 лет, он не окончил 8-го класса гимназии. Не доучился. Недоучками были многие революционеры, и, опять-таки, велик соблазн сказать, что вот, мол, он был неспособен нормально учиться и нормально жить в обществе своего времени. Однако в гимназии он получил справку о том, как успевал по всем предметам – и там «хорошо» и «удовлетворительно». «Неуд» – только по греческому языку.

По-видимому, он ушёл из школы не потому, что не мог её окончить, а потому, что не захотел. И надо понимать, что почти окончивший гимназию человек – недоучка по меркам Российской Империи конца XIX века. А по нашим нынешним меркам – это человек, получивший фундаментальное классическое образование, каким не может похвастаться, увы, большинство выпускников современных российских университетов.

С 18-летнего возраста, с 1895 года, Дзержинский почти ничем другим в жизни не занимался, кроме революционной борьбы. Можно сказать, что, встав со школьной скамьи, он сразу стал профессиональным революционером. Вступил «в литовскую социал-демократию», стал учиться у старших товарищей марксизму, приобрёл первую партийную кличку – Яцек, стал учить рабочих социал-демократии в подпольных кружках. В первый раз попал в тюрьму – на год – за революционную деятельность в 1897 году.

До революции оставалось 20 лет. Из этих 20 лет в тюрьмах и ссылках Дзержинский провёл 11.

Вся его биография до 1917 года, если вкратце, выглядит примерно так: арестован, отправлен в ссылку, через какое-то время бежал, снова агитировал, через какое-то время снова арестован. Ну, ещё участвовал в совещаниях руководства революционных партий. В последний раз его арестовали в 1914 году и приговорили к трём годам каторги. В 1916 году добавили ещё шесть лет каторги – заслуженно. Но в марте 1917-го революция его освободила – и он сразу же принялся работать на Ленина и создавать Красную гвардию.

Кстати, о Ленине. Дзержинский был профессиональным революционером, но не из тех, кто руководил русской революцией из эмиграции. Ему не нужен был пломбированный вагон и гарантии безопасности. Он постоянно перемещался по Европе и России и всё время – нелегально. Например, бежал из сибирской ссылки в Италию – а оттуда сразу же возвращался в подполье в Краков и Варшаву. В личной храбрости этому человеку нельзя было отказать. В убеждённости в том, что Российскую Империю нужно разрушить во имя «социал-демократии» – тоже.

ЧК без прикрас

В декабре 1917 года Совнарком, обсуждая вопрос «О возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе», поручил Дзержинскому «составить особую комиссию для выяснения возможностей борьбы с такой забастовкой путём самых энергичных революционных мер. Из этой комиссии Дзержинский вырастил ту самую ЧК – самый страшный в истории России карательный орган, который был нужен для того, чтобы физически уничтожать всех, кто мог быть для революции опасен. Хотя бы теоретически мог быть опасен.

О том, что творили чекисты, сейчас известно очень много. Может быть, самые страшные рассказы – про то, как убивали сотнями «бывших» в Крыму после ухода белой армии. А может быть, о том, что творилось в Одессе, Сибири или на Дальнем Востоке.

Главное, не надо думать, что преступления чекистов были «эксцессами исполнителей» и «перегибами на местах». Все принципы, по которым работало это учреждение с 1918 года, разработал Дзержинский. Приказы отдавал тоже он лично.

Именно Феликс Дзержинский – он сам, никто другой и не по чужому приказу, а по собственному убеждению – добился для ЧК права расстреливать без суда. Чекисты «ставили к стенке» тех, кого считали врагами революции по собственному произволу. И по приказу своего основателя, учителя, непререкаемого вождя. Дзержинский не был садистом. Он никого никогда лично не пытал. И не убивал. Но он приказывал убивать – тысячами.

Широко известно, например (это просто один из примеров, буквально первый попавшийся по руку), как в 1921 году он приказал начальнику Всеукраинской ЧК Василию Манцеву расстрелять всех задержанных петлюровцев-заговорщиков. Уж сколько из них было настоящих петлюровцев, Бог весть, но интересно в этом случае вот что: Дзержинский приказал Манцеву расстрелять этих людей, во-первых, до того, как Манцев уйдёт в отпуск. Во-вторых, объяснил поспешность расстрела тем, что, если промедлить, эти люди могут попасть под амнистию. То есть он приказал убить людей, которых сама же красная власть могла и собиралась отпустить!

Дзержинский набирал в ЧК сотрудников по принципу верности.

Объяснял управляющему делами ВЧК Генриху Ягоде:

Если приходится выбирать между, безусловно, нашим человеком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого…

И того же Ягоду, с которым потом, в 30-е, был связан один из первых витков массовых репрессий, взял на работу тоже он сам.

Но пороки того же Генриха Ягоды, у которого под конец, когда он сам оказался «врагом народа», при обыске нашли драгоценности, деньги, невероятное количество дорогих вещей, коллекцию порнографии и прочее, Дзержинскому были совершенно чужды. Он приказывал расстреливать купцов не для того, чтобы присваивать их богатства.

Чёрный рыцарь красного колеса

В советской легенде о Дзержинском стало принято называть его «рыцарем революции».  В его образе старались подчеркнуть благородство, даже аристократизм, а также нестяжательство. Дальше всех по этому пути продвинулась писавшая о Дзержинском в 70-е годы XX века Светлана Алексиевич. Теперь одного этого факта могло бы хватить для дискредитации его образа, потому что госпожа Алексиевич – образец лицемерия. Пока жива была советская власть, была яростным красным пропагандистом. Как советская власть закончилась, обернулась либералом и белорусской националисткой – настолько хорошо перекрасилась, что даже нобелевскую премию получила.

Однако образ Феликса как красного аристократа продолжает жить. Почему? Дзержинский в самом деле выглядел и вёл себя как настоящий дворянин. Точнее, как польский шляхтич, которым он и являлся. Он был из небогатого, но старого рода, вырос в имении отца в Виленской губернии (теперь это Белоруссия, недалеко от Минска), получил, по-видимому, хорошее домашнее воспитание. О таких, как он, в Китае говорят «поистине, знал, как зайти и как поклониться». На фоне многих других красных лидеров он, надо полагать, смотрелся очень выигрышно.

Но дело не только и не столько в этом.

Советская интеллигенция в стране, в которой было уничтожено историческое дворянство и аристократия, всё-таки нуждалась в том, чтобы видеть перед собой примеры того, как ведут себя хорошо воспитанные, образованные люди, наследники старинных родов. Восхищаться настоящими дворянами и подражать им стало можно не сразу, Дзержинский и ему подобные стали эрзацем этой общественной потребности. Позже стали восхищаться «белыми», образы которых в советских фильмах были всё более привлекательными…

К реальной истории Дзержинского всё это никакого отношения не имело. Рыцарем при жизни его называли товарищи, имея в виду совсем другое. Его уподобляли рыцарю средневекового европейского монашеского католического ордена вроде тевтонского. То есть – вооружённому и готовому не щадить себя религиозному фанатику.

Не аристократ и не маньяк, он совершал преступления против государства и Родины потому, что был фанатиком человеконенавистнической идеи. Этот фанатизм делал его бесстрашным, неподвластным корысти и даже самоотверженным.

Те, кто сейчас настаивают на возвращении Феликса на Лубянку, конечно, видят в нём не революционера. Этим людям кажется, что возвращение памятника на место, где он стоял десятилетия, означает наконец-то завершение разрушительного этапа нашей истории. Окончательного признания, что перестройка и 90-е – это было плохо, а сильное государство, у которого есть и щит, и меч, – это хорошо. Мотивы этих людей понятны и вызывают сочувствие. Вот только Феликс – совсем не подходящая фигура для того, чтобы символизировать мощь государства и органы безопасности. Он был разрушителем государства и создателем машины бессудного террора. В России, сила которой покоится на законе, место его статуи – в музее. В память о страшных людях и временах.

АНДРЕЙ ПЕРЛА