В минувший вторник от последствий коронавируса скончался знаменитый российский театральный режиссер Роман Виктюк. Он стал одной из 1,3 миллиона официально признанных на данный момент жертв этой инфекции во всём мире

Точного ответа на вопрос, когда и при каких обстоятельствах новый тип коронавируса появился среди людей, пока нет. Одна из самых ранних вероятных дат появления первого заболевшего — 17 ноября 2019 года. По данным РБК, газета South China Morning Post со ссылкой на данные властей сообщала, что в этот день в Китае заболел 55-летний мужчина из провинции Хубэй. В той же публикации говорилось, что к 20 декабря в стране было уже 60 подтвержденных случаев.

Таким образом, можно считать, что с момента начала триумфального похода COVID-19 по нашей планете прошёл ровно год. И весь этот год вирус планомерно разрушал не только организмы заболевших, но саму ткань общества, словно был ниспослан нам инопланетной цивилизацией, решившей таким образом духовно ослабить человечество.

Надо признать, что мало какая медицинская тема настолько повлияла на современную политику. Даже такое «исчадие ХХ века» как легендарный ВИЧ, которым до сих пор пугают граждан с пониженной социальной ответственностью, не превратился в политическую проблему. А ковиду хватило двенадцати месяцев, чтобы стать таковым.

Кстати говоря, по слухам коронавирус — результат эксперимента китайских медиков, пытавшихся синтезировать лекарство от ВИЧ. Якобы Уханьская лаборатория допустила утечку, но Китай, конечно, никогда в этом не признается. И вот уже Америка устами уходящего, судя по всему, президента Дональда Трампа грозится отомстить китайцам за «биологическую диверсию».

Такая постановка вопроса сразу возводит проблему ковида в ранг крупнейшего геополитического скандала. Можно спорить, правы американцы или нет. Но вот в чём китайцы точно не виноваты, так это в охватившей мир истерии. При этом надо признать, что больше всего волнуются люди с запросами — политическая и экономическая элиты, средний класс, горожане. А вот стоящие в основании пирамиды Маслоу на удивление спокойны. Поскольку чем меньше у человека потребностей, тем меньше и страхов.

Если не считать людей, живущих в глубинке и о ковиде знающих только понаслышке, то все остальные поделены на две части: коронапаникёры и коронаскептики. И те, и другие носят рекомендованные маску и перчатки, но первые — с энтузиазмом, а вторые — с тягостным ощущением, что их заставляют играть в зомби-апокалипсис, да ещё и по правилам записных фарисеев. Первых больше, вторых меньше, но баланс понемногу выравнивается.

Согласно интернет-опросу НИУ ВШЭ, проведенному минувшей осенью, 43,4% россиян оказались коронаскептиками. В их число входят те, кто считает, что никакой эпидемии нет (и что это выдумки заинтересованных лиц), и те, кто полагает, что опасность болезни преувеличена.19 марта 2020 доля высказывавших такое мнение была значительно ниже — 26,3%. А минимум был отмечен в ходе опроса 20 апреля: тогда в опасности коронавируса и наличии эпидемии сомневались 20,9% респондентов.

Между тем, политические власти стран делают всё, чтобы перестраховаться, главным образом перед избирателем. Изо всех медийно-административных сил поддерживая в обществе тревожную атмосферу неясной, но грозной опасности, они вызывают глухое раздражение заметной части граждан. Отсюда демонстративные скандалы в российских магазинах, на кассах которых от покупателя требуют правильного ношения неважно какой маски (будь она хоть крупной вязки из шерсти австралийского мериноса); отсюда драки в автобусах, антимасочные демонстрации, акции гражданского неповиновения (в которых, например, участвуют 90% пассажиров московского метрополитена, отказывающихся надевать перчатки) и пр.

Да, смертность от ковида, судя по всему, значительно выше, нежели от гриппа; да, ковид убивает практически сразу, в то время как смерть от ВИЧ растягивается на десятилетия. Но люди устают бояться, они готовы принять новую реальность и жить в ней. А вот власти к этому пока не готовы.

Таким образом, спустя год после начала эпидемии налицо признаки нарастающего кризиса доверия общества к власти, который вполне может быть назван политическим. И это не кризис в какой-то отдельной стране, это кризис в некотором смысле цивилизационный, в той или иной мере охватывающий весь мир.

С другой стороны, ковид, как считают эксперты, оказался вирусом недостаточно мощным, чтобы обрушить политические повестки: когда спасение от угрозы становится приоритетом по сравнению с любыми другими соображениями. Наоборот, его мерцающая опасность оказалась исключительно удобной формой, в которую можно впихивать свои политические повестки, сдвигать флажки, мешать карты и превращать все это месиво в настоящую политическую пандемию. Которая, считают некоторые аналитики, назревала и без ковида, но не имела удобной формы, чтобы себя проявить.

При этом общество точно не знает, как реально ограничительные меры разных правительств сказались на эпидемии. На первый взгляд, карантинами можно полностью объяснить снижение темпов распространения вируса. Но есть и исключения.

Отдельный вопрос — влияние карантина на экономику: экономисты не сходятся во мнениях, был бы кризис менее глубоким, если бы не были введены ограничения на передвижение и закрыты предприятия. Похоже, что главной причиной кризиса стала сама по себе эпидемия, которая поменяла поведение населения и вселила неуверенность в инвесторов.

Весной коронапаникёры убедили политиков в необходимости самых жестких локдаунов. Теперь больше прислушиваются к коронаскептикам с их теорией «избирательных ограничений». В этих условиях политики ищут компромисс между здоровьем нации и здравым смыслом, в том числе, экономическим (но и социальным тоже).

Так или иначе, но эпидемия коронавируса вскрыла множество глубоких проблем. Никто не мог предсказать такого глубокого и сильного политического эффекта. Впрочем, в мире накопились настолько серьезные и глубокие противоречия, что иначе как всеобщим кризисом ситуацию не разрешить. Так что ковид лишь инициировал перемены. И сейчас понятно, что эти перемены столь глубоки, что формируют новый тренд в мировой истории.

Мы живем в новой реальности, где общество парадоксальным образом разделено больше, чем год назад, где временные антикризисные решения и институты почти наверняка станут постоянными и где попытки восстановления «доковидного» старого только углубят кризис. COVID-19 стал мощнейшим политическим и экономическим фактором, который останется с нами навсегда. Из этого и надо исходить, прогнозируя наше общее будущее.+

ПолитАналитика