(В последнее время мне все чаще попадаются сомнительные положения из книги А.П. Паршева, в свое время подробно откомментированные и опровергнутые в серии статей Дмитрия Орешкина в интернет-издании «Ежедневный журнал».
Критика так же неведома большинству читателей, как разоблачение тайн Бермудского треугольника, в связи с чем считаю нелишним разместить ее в своем блоге — sozerzatel)
Ничего личного: речь о социокультурном аборте, которому страна подвергалась в течение трех поколений. Тема не новая; мы все его жертвы. Только по-разному к этому относимся.
Изъяны нежного возраста человек может со временем компенсировать. А может усугубить, если ему втемяшется, что родовая травма — признак его уникальной идентичности и предмет гордости.
А.П. Паршев, популярный аналитик, далеко продвинулся по второму пути. Как никому другому, ему удалось собрать фобии, мифы и предрассудки советского человека и выпукло представить картину мира, какой она видится травмированному сознанию. Это большая удача и прямой научный подвиг. Как бывает с темпераментными натурами, он ставил перед собой одну задачу (объяснить, почему мы такие бедные, если мы такие великие), а решил совершенно другую – создал энциклопедию постсоветского самообольщения. Именно с этой точки зрения его тексты будут изучать благодарные потомки.
Книга «Почему Россия не Америка» вышла в 2001 г. и попала точно в яблочко общественных ожиданий. 52 недели в списке бестселлеров. Ее охотно раскупали в киосках Госдумы и Администрации президента, явные и тайные (второе чаще, и это тоже примета постсоветской культуры, где плагиат – норма) паршевские цитаты то и дело проскакивают в выступлениях народных депутатов и прочих начальников. Он признан экономическим гуру движения «Наши». Служит знаменем патриотической политэкономии. В общем, успех полный и безоговорочный.
А на самом деле человеческая трагедия. Незаурядная личность, способная самостоятельно мыслить и ясно формулировать, пытается найти щадящее, с точки зрения советского патриотизма, объяснение провалу социалистической экономики и ее систематическому отставанию. Чем наглядней и конкретней он это делает, тем очевиднее его рассуждения противоречат либо догме, либо реальности. Чем яростней он защищает сталинскую модель общественной жизни и экономики, тем больше дыр в ней обнажает. Потому что сам — воплощенная советская дыра. Что, конечно, не вина его, а беда. Общая для миллионов мыслящих сограждан. Духовная драма переходного периода. О ней, отталкиваясь от замечательных текстов А.П. Паршева, я и попытаюсь высказаться в серии специальных сюжетов. Кажется, оно того стоит.
Паршев и климат
Все беды советской действительности наш герой объясняет двумя причинами. Во-первых, у нас холодный климат, который ложится дополнительным налогом на экономику. Во-вторых, у нас обширные пространства, что подразумевает большие транспортные издержки и затраты на инфраструктуру.
И то, и другое истинная правда. Климат тяжелый, а дороги длинные и отвратительные. Однако в КГБ, где учили будущего полковника пограничных войск А.П. Паршева, любят повторять, что переоценка опасности является такой же ошибкой, как и недооценка. Сама по себе констатация тягот русского климата – не заслуга.
Заслугой был бы аккуратный расчет веса хомута, который климат навешивает нам на шею. Кстати, единожды упомянув транспортный фактор, автор сразу отодвигает его в сторону и более не возвращается. А зря, потому что с точки зрения современной экономической географии дефицит транспортной связности для России куда обременительней, чем суровый климат. Впрочем, в таком подходе есть свой резон. Чисто советский. С целью доказательства сталинского величия уж точно не стоит лезть в анализ транспортных сетей: и скучно, и грустно, и специалисты уши надерут в минуту душевной невзгоды. Благо, в отечественной науке по этой теме есть неплохой задел, включая длинный список претензий к транспортным решениям той славной поры. Начиная от «мертвой дороги» Салехард-Дудинка и кончая так, слава богу, и не построенным Главным Туркменским каналом (не путать с действующим Каракумским). Тут бог вождя крайне своевременно прибрал, а то имели бы мы великий водный путь через Каракумы от низовий Аму-Дарьи к Красноводску. При отсутствии воды для его заполнения. Потому что вода Аму-Дарьи уже к началу семидесятых годов разошлась на орошение хлопковых плантаций.
Немало трогательного можно было бы рассказать и про БАМ. Но это отдельная сага. Поэтому с транспортом А.П. Паршев решил не заморачиваться. А вот с климатом, оказывается, есть где развернуться добру молодцу.
Опьяненный открывшимися просторами, А.П. Паршев губительную роль русских морозов описывает в сугубо метафорическом ключе, прикидывая, насколько дороже обходится строительство фундамента при нашей глубине сезонного промерзания и походя поливая бездельников-американцев за привычку жить в дешевых домах из картона. Чем, конечно, зарабатывает лишнюю толику читательских симпатий: Америка – параша, победа будет наша.
Другим доводом в пользу авторской теории служат его личные впечатления от отдыха в Крыму, где от жары ему совсем не хотелось кушать. А на севере хотелось. То есть прокормить рабочую единицу в суровых российских условиях стоит дороже, чем в крымских, итальянских или, скажем, марокканских. Отсюда следуют смелые обобщения о принципиальной неконкурентоспособности отечественной промышленности и многое прочее, вплоть до благотворности изоляционизма и пользы принудительного труда. Весомости добавляет наблюдение автора о том, что блок НАТО занимает «плюсовое» температурное пространство, тогда как «предел распространения русского народа» совпадает с январской изотермой
-6 градусов. И это тоже почти правда. Потому что правильно подмеченная Паршевым связь куда сложнее, чем ему представляется. Главное, ее характер быстро меняется со временем. Чему мы с вами прямые свидетели: с момента выхода книги граница НАТО заметно продвинулась на восток, наплевав на изотерму. Увы: климат климатом, а есть и гораздо более значимые факторы.
Вот бы и определить поточнее – какие?
Однако семьдесят лет нормальное научное обсуждение влияния климата на экономику и социальную жизнь в СССР было под строгим запретом. Академик К.К. Марков, корифей отечественной географии, говорил (но, конечно, не писал), что «нас замордовали географическим детерминизмом». «Детерминизмом», «географизмом», «вульгарным материализмом» и «метафизическим эмпиризмом» в сталинскую эпоху именовались попытки сделать ровно то, что во времена гласности легко творит правоверный сталинист Паршев: объяснить социально-экономические проблемы особенностями природной среды.
Об этом стоит сказать подробнее, потому что здесь просвечивает фундаментальное противоречие советского мышления. На уровне высокой теории в мире не было таких крепостей, которые советский народ под руководством ленинской партии… и т.п. А на уровне презренной практики тов. Сталин тоже был не прочь свалить свои промахи на объективные природные трудности. Если, конечно, не удавалось эти промахи вообще замолчать.
Примером та самая «мертвая дорога» на нестабильных многолетнемерзлых грунтах Заполярья. Специалисты понимали, что авантюра, но помалкивали в тряпочку. Дабы не оказаться с киркой среди первопроходцев. Когда же мерзлота и тяготы экстремального строительства все-таки оказались сильней, про дорогу дружно забыли – по тем же самым причинам. Советская власть двинулась далее от победы к победе, оставив косточки зэков-первопроходцев безвестно гнить рядом с брошенными рельсами.
Первая задача постсоветского патриота этих шитых белыми нитками хитростей не замечать. Он ее ревностно выполняет. Но одновременно — опять же из патриотических соображений — затевает разговор о мерзком характере русского климата. Отчего нитки только сильней бросаются в глаза.
В апрельском докладе 1929 г. «О правом уклоне в ВКП(б)» т. Сталин отмечает, что после 1927 г. кулак перестал «давать хлеб в порядке самотека». И уверенно объясняет это классовым усилением кулака после «ряда урожайных годов» (странным образом совпавших с эпохой НЭПа). Забыв, правда, упомянуть, что сам же ввел фиксированные закупочные цены и запретил свободную продажу хлеба. То есть пресек рыночный «самотек» и «смешные надежды на то, что можно взять хлеб у кулака добровольно». А через год получил «…падение посевных площадей зерновых культур… Объясняется это падение не деградацией зернового хозяйства, как болтали об этом невежды из правых оппортунистов, а гибелью озимых посевов в размере 7 700 тыс. га (20% озимых посевов по СССР…». Это уже цитата из сталинского Отчета ЦК шестнадцатому Съезду ВКП(б) в июне-июле 1930 г.
Вот и пойми его. Атака на кулака аргументируется чисто классовыми резонами («или они, или мы»), а полученное после нее снижение посевов на 20% и падение доли товарного зерна до 37% от уровня 1913 г. — уже сугубо климатическими. Диалектика!
Вот тут бы и взвесить диалектически — что важней. Но после печального опыта правых оппортунистов Рыкова и Бухарина как-то не нашлось желающих. В результате климатические неурядицы растянулись еще на четыре кромешных года и унесли то ли пять, то ли десять миллионов крестьянских жизней: точно никто не знает. Иные фальсификаторы истории сегодня называют это климатическое явление «голодомором». А Черчилль, тот вообще дошел до того, что, напившись грузинского вина у гостеприимного хозяина в Москве осенью 1942 г., прямо спросил про социальную цену коллективизации. Сталин – пишет британский премьер – поднял руки с растопыренными пальцами: «Десять миллионов… Это было ужасно. Но абсолютно необходимо».
То есть знал и настоящее число, и настоящую причину.
А климат – это так. Для пролетариата.
Досоветская Россия была главным экспортером зерна в мире. Сибирские хлебопромышленники лоббировали строительство ледокола «Ермак», чтобы под зиму через устье Оби вывозить алтайский хлеб в Лондон и Амстердам. А волжские и южнорусские хлебопромышленники ставили им палки в колеса, утверждая, что ледокольные проекты – бред, и нечего сибирякам со своей пшеницей в Европе делать. Обычный капиталистический бардак с борьбой за рынки сбыта, скандальной конкуренцией и кризисами перепроизводства. Отвратительный строй. Но одного у него не отнимешь: с климатом умел договариваться. Хлеба было много и производство его быстро росло. О чем на рубеже веков убедительно писал подающий большие надежды политэконом В.И. Ульянов в толковой работе «Развитие капитализма в России». Ее, впрочем, Паршев тоже не читал. Иначе не говорил бы, что Россия всегда отставала и обречена отставать от Запада.
Возвращаясь к транспортным сетям, В.И. Ульянов сообщает, что русская железнодорожная сеть за 25 лет с 1865 по 1890 г. выросла с 3819 км до 29 063 км, то есть в 7 раз. Тогда как у Англии соответствующий шаг был короче (шестикратный рост с 4082 до 26 819 км) и протяженнее по времени – тридцать лет с 1845 до 1875 г. Немцы, правда, строили дороги быстрее и России, и Англии. Однако вскоре Россия резко прибавила и к 1904 г. поднялась с 29 063 до 63 229 км – со средним темпом строительства в 2,5 тыс. км в год. Суровые зимы как-то не мешали.
А вот как только большевики взяли власть и В.И. Ульянов вместо экономического анализа занялся наведением социальной справедливости и внедрением планового хозяйства, так русский климат, бессмысленный и беспощадный, пошел вразнос. В итоге дошло до того, что СССР ежегодно закупал около 40 млн тонн зерна в Канаде. Что же касается железнодорожного строительства, т. Сталин на том же шестнадцатом Съезде в 1930 г. с торжеством говорит о приросте сети с 76 тыс. км до 80 тыс. за 2,5 года. В пересчете на темпы – 1,6 тыс. км в год. Лучше, в чем России 70-х, но значительно хуже, чем в России 90-х годов XIX века.
Понятно, что сам Вождь таких пересчетов не делал. Да и другим делать не позволял.
А как только кончилась советская власть и возродился унижающий трудового человека капиталистический беспредел, климатические условия опять помягчели. В ельцинско-путинской России откуда-то снова взялись ежегодные 5-10 млн тонн зерна на экспорт.
Не климат, а черт знает что. Смеется бедному Паршеву прямо в лицо.
Хуже того. Заставляет задуматься, не были ли общеизвестные успехи советской власти, которые так греют душу постсоветским патриотам, столь же виртуальными, как их борьба с климатом?
В самом деле, любой советский человек знал, что наша экономика развивается планомерно и без кризисов. Ну разве это кризис, когда с голоду умирают несколько миллионов крестьян? Пустяк. Особенно если о нем никто не знает. Вот в США — там действительно кризис. И как хорошо мы все о нем знали. Страшно вспомнить, на рубеже 30-х годов там каждый пятый (!) ребенок (!) недоедал (!) «Ложился спать голодным» — как признавались продажные буржуазные ученые.
А у нас – нет, не признавались. Да и кому было признаваться.
Может, в этом и есть главный секрет бескризисного советского развития?
Действительно, если б тов. Паршев задумал (про «опубликовал» и разговора нет) свою замечательную книгу в достославные сталинские времена, то автоматически попал бы в компанию «антинаучных, типично эксплуататорских, колонизаторских горе-теоретиков». Которые клевещут ради «…маскировки хищнической природы империализма и отрицания того, что причиной крайней экономической и культурной отсталости народов… является не климат, а империалистическое ограбление их капиталистическими странами-метрополиями… При последовательном применении методологического принципа географической обусловленности общественного развития сторонники этого направления неизбежно должны притти к фатализму, т.е. признанию предопределенности общественной жизни географическими условиями» (И.И. Иванов-Омский, «Исторический материализм о роли географической среды в развитии общества», Госполитиздат, 1950, стр. 22-23)
То есть наука на десятилетия была лишена возможности нащупать более или менее адекватный механизм оценки действительной роли этого самого климата. Не говоря уж про оценку роли партийных решений.
Такие мыслители, как И.И. Иванов-Омский, заранее знали: там, где партия – там победа. Этого было достаточно. А вот в Америке, где трудовой народ еще не взял власть в свои руки, полная катастрофа. «Каждый пятый житель страдает сифилисом… за последние полвека количество больных в американских психиатрических больницах возросло в пять раз… 80 процентов американских семей не в состоянии оплачивать расходы, связанные с лечением серьезного заболевания».
Америке давно пора бы сгнить от сифилиса, и из своего сумасшедшего дома с завистью смотреть вслед самой могучей и самой справедливой советской державе. Но тут как на грех вспоминается, что аккурат в 50-е годы Америка переживала «бэби-бум», бум автомобильного и частного жилищного строительства. Послевоенный бум американской семьи, когда молодые американские мужчины вернулись домой, встретились с заждавшимися молодыми американскими женщинами и на радостях наплодили кучу детишек. Которые, вместо того, чтобы заболеть сифилисом, выросли и стали «человеческим капиталом», обеспечившим прорыв США через 30-40 лет.
А в СССР в 1946-47 годах опять был голод. И, опять назло Паршеву, не на севере, а на самом южном юге: на Украине и в Молдавии. Потому что зерно изымали и отправляли на поддержку братских коммунистических режимов Восточной Европы. А людей заставляли работать за хлебные карточки. По которым хлеба часто не было.
Отец моего хорошего друга из Ростова рассказывал, как его брата отдали в детский дом, потому что семья не могла прокормить двоих. Он ходил брата проведать – один раз. Брат был смертельно худ и от голода безумен – ловил мух и жадно ел. Через две недели ходить стало не к кому. У отца не было претензий к власти. Война же. Было непонимание: почему людям не разрешали взять хотя бы по три-пять соток земли, чтобы прокормиться? Уж родители бы все жилы из себя вытянули, но детей сохранили. Но нет! Нельзя. Все что выращено — государству. Если живешь в городе – весь день на заводе, не отвлекаясь на личные дела. Государству трудно – и тебе трудно. Если государство не может дать достаточно корма – умирай, но на рабочем месте. Вести антиобщественный паразитический образ жизни, зарабатывая на стороне, не смей: тюрьма.
Об этом в России очень мало написано. А если что-то и мелькнет – как, например, в сводках МГБ из Молдавии и Украины, опубликованных в мемуарах Хрущева – то мы закроем глаза. Такое было время. Такая была страна. Такой был суровый климат. Можно даже сказать – бесчеловечный…. Ну что вы все клевещете и клевещете. Самим-то не надоело?
Хорошо, не будем о прошлом. Будем о современности. О Паршеве. Воспитанный в изолированном от клеветы чекистском инкубаторе и по этой причине не знающий, как оценивать экономическую роль климата (это не его вина: должны были сделать предшественники, но не смогли), современный пограничник Паршев выглянул в форточку и обнаружил, что в Америке дела лучше нашего. Что ж, и на том спасибо. От имени реальности и науки. Тов. И.И. Иванов-Омский никогда бы не позволил себе такого провокационного клеветнического измышления.
Ну, правда, у нас природная среда не сахар. Но кто сказал, что в гористой Японии, целиком входящей в зону высокой сейсмической опасности, с острым дефицитом равнин, пригодных для строительства, недостатком пресной воды и отсутствием природных ископаемых, «налог» природных условий легче нашего? А ведь японцы как-то ухитряются на площади, меньшей, чем одна родная А.П. Паршеву Архангельская область (411 тыс. кв. км без архипелага Новая Земля у Паршева, 378 тыс. кв. км у японцев) содержать население, сопоставимое с общероссийским (142 млн у нас, 127 млн у них). И даже производить там в четыре раза больший ВВП (около 1 триллиона долларов у нас, более 4 триллионов у них).
О влиянии природной среды на экономику и общественную жизнь Евразии писал еще Мотескье в XVIII веке, Бокль в середине XIX, Хантингтон в середине XX. И многие, многие другие неглупые люди. В том числе русские. Но в основном до революции. Или в эмиграции. К. Бэр, А. Щапов, С. Соловьев, Л.Берг, Л. Мечников, В. Ключевский, П.Савицкий…
Савицкий, кстати, одновременно был и одним из основателей модного ныне среди патриотов евразийства. К сожалению, идея тоже не сильно свежая, более 80 лет от роду. И, развивалась она, конечно, не в СССР, а в Западной Европе, куда от прелестей большевизма бежали, наряду с Савицким, будущие идеологи евразийства Н. Трубецкой и Д. Святополк-Мирский. Помните, еще у А. Блока: «Панмонголизм — хоть имя дико, но мне оно ласкает слух…» Это корни евразийства, впоследствии вытоптанные большевиками. Когда после пятнадцати лет зарубежных штудий гео-социолог Святополк-Мирский решился-таки откликнуться на зов Родины и вернулся в СССР, дабы на деле послужить величию новой Евразии, то угадал как раз под раздачу 1937 года. Служба его вышла очень короткой. Расстреляли патриотического князя – и весь евразийский сказ.
Оставшиеся в эмиграции коллеги, к тому же неоднократно «разведенные» агентами НКВД (любимый народом телефильм «операция «Трест» сделан по мотивам той мутной истории), как-то охладели к панмонголизму и прочим скифским прелестям.
Тридцать лет евразийский папаша с усами неторопливо и вдумчиво делал России аборт, телами ее самых одаренных детей устилая себе дорогу к беспредельной власти. На фоне этой пустоты через 60 лет явились мы. Умные – сил нет. И впереди, на лихом коне наш замечательный А.П. Паршев. Наравне с неоевразийцами вроде Александра Дугина. Это хорошо, потому что означает, что в русском народе не полностью еще истреблен интерес к поиску ответов на трудные вопросы. Это плохо, потому что качество ответов до боли совковое. А на какое еще качество мы вправе рассчитывать после всего, что вытерпели?
Тем временем на Западе чем ближе к современности, тем конкретнее становились оценки природных факторов, включая попытки сравнительных расчетов экономической значимости климата. О них советский пограничник, жизнерадостное дитя эпохи, даже не догадывается. Если б догадывался, его текст был бы на порядок содержательней. И на порядок сдержанней.
Однако гордый евразиец Паршев прямо пишет, что до всего дошел своим умом. На основе личного опыта охраны государственной границы. Это правда: самородок, лишенный базового образования, навыков работы с научной литературой и уважения к предшественникам. Молодец, изобрел-таки русский велосипед. С опозданием на сто лет, но зато наш, самобытный. О трех колесах и перемещается задом наперед. Как и положено раку на безрыбье.
Это тоже элемент диагноза.
Критика простодушных паршевских объяснений советских экономических провалов наглядно представлена в работе И.Ю. Смирнова «А чем Россия не Нигерия» (М.: Фонд «Либеральная миссия», 2006 г., 308 с.), к которой мы и адресуем заинтересованного читателя.
Наша же тема другая: Андрей Паршев как зеркало постсовковой эволюции. Черт с ним, с климатом. Здесь дела поглубже и поважней. Его книга феерически смешна и феерически трагична. Как весь наш любимый и единственный постсовок.
Подробнее — в следующих разделах.
МАТЕРИАЛЫ НА БЛИЗКИЕ ТЕМЫ 01 Янв Смирнов И.Ответ Паршеву. Смирнов И. -А почему Россия не Нигерия? Сколько прокормит российская пашня? О земельных плутократах и фермерах.
01 Янв Смирнов И.Ответ Паршеву. Смирнов И. -А чем Россия не Нигерия? Или Сталинский план преобразования природы
01 Янв Смирнов И.Ответ Паршеву. А чем Россия не Нигерия?
|
Нет Комментариев